Огни в долине
Шрифт:
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Партийно-комсомольское открытое собрание проводили в клубе. Над сценой во всю ее длину протянулось широкое кумачовое полотнище: «От ударных бригад — к ударным участкам и шахтам». Народу собралось много. Пришли даже и те из беспартийных, кто редко бывал на собраниях.
Доклад Ивана Ивановича подходил к концу. Он говорил спокойно, ровным голосом, изредка заглядывая в тетрадь, чтобы не забыть о каком-нибудь факте, подкрепляющим высказанную мысль.
…— Сейчас, когда предприятия оснащаются новой техникой, просто
В зале началось движение, послышались одобрительные возгласы. Слепов немного выждал и продолжал:
— У нас на прииске передовые старатели тоже делают так. Все вы знаете бригаду Данилы Григорьевича Пестрякова с шахты «Комсомольская». Вон он сидит, в первом ряду и краснеет от смущения. А смущаться нечего, Данила Григорьевич. Твоя бригада одна из лучших не только на прииске, но и в тресте… К пестряковцам, товарищи, едут учиться с других шахт. Конечно, заслуга здесь не только Данилы Григорьевича. Просто ребята в его бригаде подумали, как лучше использовать технику, правильнее организовать свой труд. И, как видите, они добились высокой выработки. Но я хочу сказать и о другом.
Кому-то не понравилось, что каждый в бригаде Пестрякова стал работать за двоих. И вот, товарищи, Данила Григорьевич получил такое, с позволения сказать, письмо, — Иван Иванович вытащил из тетради бумажку и помахал ею в воздухе. — Здесь наглая угроза. Бригадиру угрожают расправой за честный труд…
— Вот сволочи! — выкрикнул кто-то из зала.
— Да, — отозвался Слепов, — может, это слишком грубо сказано, зато верно. Хороший человек не написал бы такой мерзости. Так мог написать или враг, или человек, не понимающий нашей жизни, тех задач, которые мы сообща решаем.
— Узнать, кто писал!
— Дать ему по морде!
— Спокойно, товарищи, спокойно. Мы с этим письмом еще разберемся. Есть и другие факты, когда труд лучших людей, ударников наталкивается на глухое сопротивление тех, кто привык работать по старинке. Но пора понять: мы живем в новое время и работать надо по-новому. А как работать по-новому, думаю, товарищи, вы сами об этом здесь расскажете.
Слепов закрыл тетрадь, одернул гимнастерку и, еще раз поглядев в зал, как бы призывая начать выступления, пошел на свое место. Кто-то неуверенно зааплодировал, и весь зал шумно подхватил. Когда аплодисменты стихли, слова попросил начальник «Таежной» Карапетян. Скрипя хромовыми, до блеска начищенными сапогами, Ашот Ованесович поднялся на трибуну, провел руками по густым, черным как смоль волосам.
— Вот здесь, дорогие товарищи, в этом самом зале мы собираемся не первый раз. Мы приходим сюда когда? Когда вместе надо решить самые важные вопросы. Как нам дальше жить и работать, об этом мы должны думать всегда. Каждый день. Каждый час. Такая сегодня повестка собрания. Ее не выдумал у себя в кабинете товарищ Слепов, Иван Иваныч. Перед ним и перед нами такой важный вопрос ставит жизнь.
Мы здесь собрались единомышленники. И мысль у нас одна: лучше работать, другим пример показывать. Для кого работать, товарищи? Для страны. Для народа. Для нас с вами. Для наших детей. Вот так я скажу.
Но я не про это вышел говорить. У меня другая мысль. Услышали мы: на «Комсомольской» замечательно Пестряков работает. Какой Пестряков?
При этих словах Слепов одобрительно закивал и ударил в ладоши. За ним другие, и снова волна аплодисментов прокатилась по залу. Карапетян поднял руку.
— Работать всем, как Пестряков, — вот чего требует от нас сегодня партия. Раньше я тоже ошибался. Думал: зачем торопиться, как работали, так и будем. Поправили меня. Очень правильно поправили. Теперь так считаю: каждый коммунист должен передовик быть. Всем показать пример. Вот это я хотел говорить.
Ораторы не заставляли себя ждать. Едва заканчивал речь один, как слова просил следующий. На трибуну выходили даже те, кто обычно не выступал. Майский сидел рядом со Слеповым, слушая ораторов, записывал интересные мысли в свой потрепанный блокнот.
— Сам-то будешь выступать? — спросил Иван Иванович.
— Подожду. Каждое собрание — это школа, особенно для руководителя. И я тоже учусь. Разговорился сегодня народ, не часто бывает такое. И все дельные вещи.
Через полтора часа сделали перерыв. Покурить вышли на улицу. В разных местах засветились красные точки папирос и самокруток. И здесь продолжали обсуждать то, о чем говорили на собрании. Возле Данилки Пестрякова собралась молодежь.
— Ты обязательно должен выступить, — убеждала его Люба Звягинцева. — О тебе говорят, а ты молчишь, как рыба. Нехорошо даже.
— Не умею я, — отнекивался Данилка. — Пусть другой кто-нибудь из бригады.
— Другой, другой, а сам-то без языка?
— Он, Люба, руками больше говорить привык. И на шахте, и особенно, когда один на один с девушкой.
— Да ну вас, ребята. Я же серьезно.
— А я что? Я и говорю: пусть Данилка, этого-того, выступит.
Ребята засмеялись.
После перерыва неожиданно для всех слова попросил Афанасий Иванович Петровский. Волнуясь, поминутно одергивая пиджак, он сказал:
— Я беспартийный. Как-то так вот получилось. Старый я… Но позволю себе тоже выступить на собрании коммунистов, потому что все помыслы мои с ними. Да-с… Простите великодушно старика. На прииске работаю сорок лет, а не видал еще такого. Раньше работали, как говорится, кому как бог на душу положит. А теперь нельзя так. Недавно мы закончили полную реконструкцию прииска, получили новые машины. И как же можно по-старому? Да тогда нас всех надо отсюда, попросить… Но что же такое получается? Люди начинают работать по-новому, как сейчас говорят, по-ударному, а им угрожают. Да-с, угрожают. Я про письмо, которое получил Данила Григорьевич Пестряков. Да как же это можно? Мы радоваться за него должны, он пример для нас и, как правильно говорил Ашот Ованесович, учиться у него надо. Пусть у нас больше будет Пестряковых. На каждой шахте. Если мы не используем ту технику, которую нам дали, мы совершим преступление. Давайте все учиться друг у друга, помогать друг другу.