Огонь для Проклятого
Шрифт:
Я уже готова выкрикнуть обвинение в его лжи, когда верховный выходит из-за моей спины и степенно шествует к Турину, встает по правую его руку.
Боги!
Глава пятидесятая: Хёдд
— Мор, что поразил Лесную Гавань — всего лишь испытание нашей стойкости, — провозглашает шаман уверенным голосом. — Быть может, кто-то из вас решил, что это наказание или, пуще того, проклятие. Но нет. Это — благо. Это возможность показать предкам, что мы достойны их памяти, достойны их подвигов, достойны всех тех веков, что наши
— Мы виноваты, верховный, Турин опускается перед шаманом на одно колено, склоняет голову. — Лучшие из нас погибли. Мы же трусливо попрятались по дальним деревням в надежде, что беда минует сама собой. Что все снова станет, как прежде. Но мы ошиблись.
— Все мы ошибались, — вздыхает шаман и касается плеча Турина, призывая его подняться. — Вставай, воин. Твоя жертва велика — и предки видят ее. Они видят каждого из нас! — возвышает голос. — Не страшитесь, не сомневайтесь, не бегите. У нас нет иной земли, кроме той, на которой мы стоим. Не мор, не болезнь, но избавление. Ибо свобода приходит только через боль!
В толпе собравшихся слышатся крики поддержки, воинственные вопли, но не так много, как, скорее всего, хотелось бы шаману.
— О какой свободе ты говоришь, верховный? — делаю вперед еще один шаг. — Кому ты служишь? Чья воля говорит твоими устами?
— В тебе нет веры, Хёдд, — бросает зло. — Твоими думами владеют вовсе не собственные земляки, не собственный народ. Там поселился… — он красноречиво переводит взгляд на Кел'исса, — враг. И он нашептывает тебе. И ты не слышишь его лжи, не понимаешь всего обмана, коим он опутывает тебя, норовя снова сделать своей послушной куклой.
Как ни больно это осознавать, но именно послушной куклой я и была до того, как пришло известие о гибели Кела. И каждый из присутствующих здесь имеет полное право меня в этом обвинить.
Вот только молчать, как сделала бы раньше, я не буду.
— Моя вера прямо сейчас излечивает людей, шаман! — говорю с вызовом. — Кто-нибудь видел, как выздоровел хоть один человек, пораженный мором? — обращаюсь ко всем.
В ответ лишь отрицательное поматывание головами.
Прошу своего охранителя привести мальчика и мужчину со шрамом.
— За тобой идет смерть, — смотрю на брата. — Это не искупление — это истребление, Турин. Истребление твоего собственного народа. Я не знаю, кто и что наговорил тебе, что ты, благородный воин, решил уничтожить всех нас в угоду тварям из другого мира.
И снова гул среди собравшихся.
Мои слова резки, я обвиняю собственного родственника — и люди не останутся к ним равнодушны.
Когда Эйстин приводит первых поправившихся, люди снова замолкают. Но лишь на мгновение, потому что потом из толпы отделяется одинокая фигура женщины.
— Мама, — кричит мальчик и бежит к женщине.
Их обступают, тянут руки к мальчику,
— Черная магия! — во все горло кричит шаман. — Она ведьма, спевшаяся с чернокнижником!
— Или Духи отвернулись от тебя, шаман?! — не отказываю себе в удовольствии ощериться, глядя, как его лицо покрывается красными пятнами. — Или все твои слова — ложь?
Все это очень неправильно, всем этим препирательствам не должно случаться в одном народе. Нам и без того сложно, чтобы еще рвать друг другу глотки и пытаться заслужить одобрение ничего не понимающих прохожих. Но я не вижу иного способа противостоять его лжи.
А Турин, между тем, немного отступает, позволив разошедшемуся шаману вести разговор в одиночку.
— Никто не знает, здоровы ли эти люди, — шаман указывает на мальчика.
И его мать тут же заслоняет его собой.
— Нам не нужна твоя помощь, верховный, — говорю я. — Не нужны твои лживые слова. Не нужны даже твои откровения, потому что в странной надежде удержать в руках правоту ты обратился к тому, кто ведет за собой тьму. Мне больно об этом говорить, но разве ты не видишь, кем стал мой брат? Разве не видишь силы, сокрытой за его мертвым взглядом?
— Тебя сожгут, ведьма, — сжимает кулаки шаман. — Взять ее! Во имя Духов! И проклятого чернокнижника. Вот откуда все наши беда. Неужто не помните вы, что именно с его возвращением начался мор? Предки дали нам последний выбор — биться и победить или остаться в стороне и издохнуть, точно скот!
— Я предлагаю выжить и победить.
По сути, наша перепалка — прямое нарушение установленных халларнами правил относительно всевозможных крамольных разговоров. Мы все преступники. Да только что теперь с того толку если каждый день для всей Гавани может стать последним?
— Вы все хотите, чтобы предки вас прокляли? — оглядывается шаман, когда понимает, что никто не вяжет мне руки.
Неправильно будет сказать, что его слова вообще не нашли ни одного благодарного слушателя. Тут и там вижу воинов, готовых выполнить его приказ, но их не так много, чтобы они рискнули выйти против остальных. А Турин и его люди отчего-то совсем не торопятся ввязываться в открытую драку, хотя я, признаться, была уверена, что именно для этого они и пришли.
— Никогда еще ведьма не уходила от праведного людского гнева! — шипит шаман и достает нож. — Кто встанет на пути служителя Духов — распростится с вечной своей душой.
Он шагает ко мне, но тут же замирает.
— Хватит игр, — на мое плечо ложится рука Кел'исса. — Если у старого дурня черви выгрызли мозги, это не значит, что все остальным должны слушать его бредни. А касательно Турина… я бы очень хотел попросить его людей снять с лиц маски. Возможно, там мы увидим нечто, что станет много убедительнее любых слов.
— У тебя здесь нет власти, чернокнижник, — указывает в его сторону шаман.
— Возможно, да. Возможно, нет. Возможно, я мимо проходил. И увидел, как ты встал не на ту сторону. Хорошо, дело твое. Каждый имеет право повеситься. Но делай это один, шаман. Не тащи за собой людей. Пусть поживут.