Огонь его ладоней
Шрифт:
— Да с чего я обязана заботиться о его веселье?! — не выдержала я.
— Он тебя серьезно выручил, восстановив тебе айди, — указала Таська. — Немного благодарности могла бы высказать!
— Благодарности! Еще скажи, переспать с ним. В благодарность! Вот ты бы точно переспала на моем месте, да?
— Я, — с достоинством сказала Кудрявцева, — сплю только с теми, кого люблю.
— Ну и влюбилась бы в него, что тебе, долго, что ли? — не унималась я.
— Я бы, может, и влюбилась, — серьезно отвечала подруга, — но у меня железное правило: в мужчин моих подруг не влюбляться в принципе.
— Да не мой он! —
— Видела бы ты свою физиономию, — фыркнула Таська. — Ладно, Эля, проехали, не сердись! Прости, невозможно было удержаться.
— Невозможно ей, — буркнула я, остывая.
На Кудрявцеву долго злиться у меня не получалось никогда. Даже тогда, когда она заслуживала. Почему, сама удивлялась. Любила ее, поэтому, наверное. Как сестру, которой у меня никогда не было.
Дальше был старт и перегрузки, и пролет над теневой стороной планеты: сразу большой экран в потолке показал виды — крупные, яркие пятна семи городов и множество разбрызганных по континенту пятен поменьше: небольшие поселения — агрохолдинги, фабрики, аэропорты планетарного назначения, прямые стрелы наземных дорог… Запись, конечно. Сейчас в атмосфере нашего полушария еще стояла пыль, поднятая последней бурей. Захочешь что-либо рассмотреть, не получится.
А вот на Нивикии-Орбитальной были панорамные площадки с прозрачными стенами, и уж там-то наш пыльный шарик можно было разглядеть таким, какой он на данный момент времени есть. Ждать рейса на GVS — granda vermotrua stacio — большую пересадочную станцию нашей локали, которая находится за пределами планетарной системы и обслуживает только транзитные рейсы, — надо было семь стандартных часов.
Семь часов в космических путешествиях, — это ничтожно мало. Можно сказать, ни о чем, выспаться не успеешь. Обычно все стыковки и пересадки занимают много времени, от шестнадцати часов до бесконечности. Сам переход через червоточину в пространстве мгновенен, но маневры в космосе около пересадочных станций ведутся на скоростях максимум в одну треть от световой. Регламент!
Так что львиная доля всего времени космического путешествия — это ожидание.
Нам с Кудрявцевой повезло, что всего лишь семь часов, а не семьдесят (бывает, и такое!).
Но Таська категорически отказывалась сидеть в зоне ожидания все семь часов, какбудто не ее мутило при стыковке! Она жаждала развлечений, и бесполезно было объяснять, что все развлечения — на Родео-Драйв, а это крюк дней на пятнадцать, сразу о рейсовом транспортнике можно забыть.
— Ни в жись не поверю, что на орбитальной станции не может быть никаких развлечений вообще! — заявила Кудрявцева, открывая официальный портал Нивикии-Орбитальной. — Сейчас что-нибудь подберем…
Я возражала. Мы еще не добрались до места, а уже начинали транжирить деньги.
— Сколько у тебя? — поинтересовалась Таська.
Я не знала толком, сколько. Как-то не задумывалась вообще. Когда училась, жила в общем городке, а в экспедиции все минимальные блага цивилизации входили в стоимость контракта, равно как и медицинская страховка. Я знала, что дальние экспедиции оплачиваются хорошо, но как-то не придавала значения. Все необходимое у меня было, а каких-то дорогостоящих увлечений типа коллекционирования древних почтовых марок — не было.
— Даешь! — восхитилась
При всей своей взбалмошной жизни финансы подруга контролировала жестко. У нее никогда не было полных нулей, при этом всегда хватало и на привычные сердцу радости и на внезапные форс-мажоры. Так что я могла с чистой совестью ей довериться.
— Фью, — присвистнула Таська, глядя на экран с моим счетом. — Да ты у нас богатенькая.
— Это много, да? — спросила я.
— Ну, на шик-ужас не хватит, конечно, — покровительственно заметила подруга. — А вот на хороший комфорт — вполне. Значит так. Берешь треть и переводишь на отдельный счет. Делай, — я послушно сделала. — Это у тебя резерв. Так и назови, резерв на черный день. Неприкосновенный запас, если что оттуда схватила, при первой же возможности возвращай. Оставшуюся сумму снова делишь на три части. Одну часть — непредвиденные расходы. Грубо говоря, обратный билет, с питанием и проживанием на пересадочных при стыковках рейсов. Так и называй: обратный билет. Теперь что осталось снова дели на три. Первая часть: трачу до. Вторая: трачу там. Третья: трачу после.
— Все равно много как-то для растрачивания, — сказала я неуверенно, созерцая вместо одного единого счета табличку из пяти разных.
— А ты их солить собралась? — язвительно спросила Кудрявцева. — Заработаешь еще. Ведь снова потом четыре года кверху попой в раскопах торчать, не так ли? Без выходных и отпусков.
— Пять, — поправила я. — Пять лет. Контракт заканчивается через пять…
— Вот! Теперь привязывай платежную к счету “Трачу до”. Ставь лимит на одну десятую. Чтоб оповещение пришло, не тогда, когда выгребешь все и пойдешь в минус, а чуть раньше. И давай смотреть развлекательную программу местной Орбитальной. Что у нас тут веселого в семь часов уложить можно…
Веселое в понимании Таськи — это гроб в моем понимании. После бассейна, гравигорок на поверхности станции и бара с дикой музыкой оставалось только лечь и умереть.
— Нормально! — радовалась подруга. — Отчалим отсюда и сразу заснем. Не придется скучать по дороге.
Ну, да… Два дня пути к GVS, большой пересадочной. В далеко не просторной каюте на двоих. Это — космос, челночные перевозки, тут на пространстве экономят.
После бара мы возвращались по длинной галерее с прозрачной стеной. Не экран, настоящая прозрачная стена, за которой реальный космос, без улучшающих фильтров дополненной реальности. Фильтр был всего один: антирадиационный.
Нивикия плыла внизу и чуть слева, разделенная пополам линией терминатора. На ночной стороне горели редкие электрические пятна цивилизации, на дневной тянулся широкой извилистой полосой от полюса до полюса единственный океан планеты. Солнце оставалось сзади, но зато хорошо просматривался вытянутый в сторону черной дыры багровый “хоботок”. Отсюда, из космоса, без запыленной атмосферы, все выглядело внушительнее и страшнее.
Да, пройдет не меньше миллиона лет прежде, чем красный гигант, последнее живое солнце Нивикии, умрет окончательно. Нам не увидеть его пышных похорон: не доживем. Но как-то неуютно видеть смерть, пусть медленную, растянутую на века, но все равно смерть. Неудивительно, что нивикийцы пытались выбраться из своего умирающего дома. Их артефакты мы находим порой в самых неожиданных местах Галактики.