Огонь в океане

Иосселиани Ярослав Константинович

Лодка всплыла в надводное положение. На поверхности моря врага не было, и экипаж получил возможность залечить свои раны. За одну короткую ночь нужно было сделать столько же, сколько делает хорошая ремонтная мастерская за неделю.

С наступлением утра «Агешка» ушла под воду, чтобы там окончательно подготовиться и снова скрестить свое оружие с врагом.

Через сутки она была готова к боевым действиям. Осталась не введенной в строй только связь.

А спустя четыре дня лодка напала на вражеский конвой, шедший из Одессы на юг. Очевидно, на этих

кораблях фашисты увозили награбленное на оккупированной территории имущество. Лодка прорвала кольцо окружения и нанесла смертельный удар головному транспорту.

Подводники вновь подверглись длительному и ожесточенному преследованию. Однако противнику не удалось сколько-нибудь серьезно повредить «Агешку». Советская подводная лодка вернулась в базу с двумя блестящими победами.

Подводники слушали беседу с большим интересом и задали много вопросов командиру лодки.

Во время беседы я внимательно следил за матросом Поедайло, который сидел в переднем ряду. Он слушал очень внимательно и задал много вопросов. Вопросы были дельные, продуманные. Этим он удивил не только меня, но и Григория Кукуя, знавшего матроса по его прежней службе лучше меня.

— Что это у вас Поедайло перековался, что ли? — не преминул спросить он, как только мы сошли с борта «Малютки». — Он же ничем не интересовался, кроме хулиганства, а тут...

— Не знаю. Он у нас всего несколько дней, — пожал я плечами. — Но, говорят, разгильдяй.

— Хулиган и трус! Но сегодня такие вопросы задавал, что прямо... черт его знает, не пойму! Перековался — и все!

— Он третьего дня даже на партийном собрании выступал. И, я бы сказал, довольно дельные советы давал по техническим вопросам.

— Технику он знает хорошо, но дисциплина-а...

— Возьму его в море, посмотрю...

— Кто знает, может, в этом и секрет, — перебил меня Кукуй. — Его, кажется, на всех лодках списывали до выхода в море... Попробуй — может, получится. Он же один в своем роде. Интересно было бы сделать из него настоящего подводника.

Кукуй бросил эти слова вскользь, особенно не задумываясь, но я долго раздумывал над ними и еще внимательнее принялся наблюдать за Поедайло. Может быть, это симулянт? Он нарушал дисциплину, разгильдяйничал, пьянствовал, зная, что в море недисциплинированных матросов не брали. Перед боевым походом его, проливавшего крокодиловы слезы, списывали на очередной ремонтирующийся корабль. Таким образом он достигал своей цели и продолжал хулиганить дальше. Впрочем, все эти соображения надо было как следует проверить.

Я проводил Григория Кукуя до конца пирса.

— Учти, что на твоей «Малютке» отклонялись от традиции подводников — знать свой корабль назубок, — прощаясь, назидательно сказал мне Кукуй. — Мы подсказывали твоему предшественнику, но он никого не слушал и...

— Я принял, кажется, все меры. Завтра начну экзамены, — ответил я.

— А сам ты изучил все? — Кукуй пытливо глянул на меня.

— Думаю, что да.

— Когда будешь опрашивать экипаж, пригласи Грешилова, Сурова или кого-нибудь

другого, хорошо знающего «Малютку».

— Да, ты прав. Обязательно попрошу Диму Сурова. Он дотошнее всех.

Мы оба рассмеялись при упоминании о дотошности бесстрашного подводника Дмитрия Сурова. Принимая зачеты от своих подчиненных, он выворачивал у них, как говорили, «все кишки». Подводники шутили, что людям, прошедшим школу Сурова, воевать все равно, что у тещи есть блины. Экипаж подводной лодки, которым командовал Дмитрий Суров, к тому времени уже имел четыре крупные победы над врагом. Разумеется, его успехи объяснялись не только отвагой и мужеством подводников, но и их хорошими, прочными знаниями.

Тупым ножом... 

«Малютка» была ошвартована к берегу глубокой протоки. Ветки развесистого старого дуба прикрывали подводную лодку от знойных августовских солнечных лучей. Прямо по носу, в двух кабельтовых от нее, стояла плавбаза «Эльбрус». По единственной тропинке, связывающей «Малютку» с плавбазой, непрерывной цепью двигались подводники. Они переносили боеприпасы, продовольствие, обмундирование и другие запасы.

— В шестнадцать часов все должно быть готово, — напомнил я боцману, руководившему работами.

— Так точно! — ответил боцман Халиллев сиплым басом. — Все будет готово!

— Еще надо в бане помыться, медосмотр, в лодке проверить крепления по штормовому и...

— Есть, товарищ командир! Здесь, на новом месте, нас воздушными тревогами не беспокоят, все сделаем, успеем.

— Хорошо, что мы сюда перебазировались, — согласился с боцманом корабельный штурман лейтенант Глоба, шагавший рядом со мной, — а то эти тревоги перегрызли все нервы...

— Ну, уж ваши нервы пилой не перепилишь, не то чтобы перегрызть, — возразил я.

Лейтенант Яков Глоба принадлежал к числу невозмутимых, даже несколько флегматичных людей. Его ничто и никогда не возмущало, вывести же из душевного равновесия было очень трудно.

— Это так только кажется, — очень серьезно ответил мне Глоба. Это был румяный, подтянутый, очень юный офицер. Лицо его еще не утратило юношескую округлость.

— Вы, штурман, не бреетесь еще? — спросил я.

— Регулярно бреюсь. Раз в неделю, — с некоторой долей гордости ответил Глоба и притронулся пальцами к подбородку. — Это, знаете ли, у меня отдельные волоски вырастают быстрее других. Видно разве?

— Почти не видно, — успокоил я его. — Значит, нравится вам это место?

— Есть свои минусы и здесь...

— Какие?

— Вот взять, например, это, — штурман показал на рога буйволов, которыми была утыкана почти вся поверхность протоки. За каждой парой этих причудливых рогов под водой пряталась огромная туша животного, находившего в воде убежище от дневного зноя.

— В случае экстренной надобности из протоки не выйдешь, — пояснил Глоба, — а согнать их с места невозможно.

— Согнать с места трудно. Мирное животное, правда? Вы их впервые видите?