Огонь, Вода и Медные Порталы
Шрифт:
Любогнева, с перекошенным злобой лицом, пошла от ненавистных ей людей по коридору прочь. На крыльцо! На воздух! Что с них взять, убогих?! Костяному гребешку они радуются. Боги, что она здесь делает?!
И куда опять запропастилась её пустоголовая служанка Дунька? Совсем челядь от рук отбилась! Хоть бы её расспросить, где он есть сейчас, этот Иван? Вернулся ли с битвы живым? Ну, не самой же ей ходить и людей о нём расспрашивать! Время идёт, а цель от неё по-прежнему далека. Пустые хлопоты, а так быть не должно. Не ей, Любогневе, прогибаться под
Дерзкая мысль ворвалась в её голову настолько внезапно, что Любогнева от радости, на ходу поперхнувшись воздухом, остановилась и хихикнула, прокручивая в голове настолько простое решение сразу нескольких её проблем, даже удивившись, отчего оно не пришло к ней раньше.
Подхватив длинную юбку нарядного сарафана, она прибавила шагу, направившись в сторону стряпной избы, костеря про себя невесть куда запропастившуюся служанку.
Попросив кувшин с квасом, Любогнева вернулась в тёткину горницу.
Настя, расспросив Лукерью о тонкостях здешней стирки, отправилась в мыльню. Замочила новое белье в ведёрном — помещавшем в себя ведро воды — чугуне с раствором щелока и, с помощью ухвата и катка, поставила чугун в жаркое нутро печи. Через некоторое время вытащила чугунок и, дав ему немного остыть, вытащила щипцами белье в небольшое деревянное корыто. Пошла с ним на реку полоскать. Деревянные мостки выводили к приличной глубине и течению. Выполоскав белье, вернулась в свою комнату и развесила его прямо на лавке, не придумав ничего более умного.
Зашла в комнату княжича. Посмотрела на малыша, погладила его по голове.
— Тётя Луша, я схожу Огневеда проведаю, вдруг ему помощь нужна.
— Ступай, Настюша, — оторвавшись от вязания, подняла на неё глаза Лукерья.
Дверь отворилась и в горницу вплыла Любогнева с кувшином.
— Я квасу свежего взяла в стряпной избе. Выпей на дорожку, — обращаясь к Насте, Любогнева поставила на стол кружку и налила из кувшина напиток.
— Спасибо, что-то не хочется, — улыбнулась Настя и вышла в, оставленную открытой, дверь.
В дверном проеме сначала показалось розовощекое лицо Авдотьи, позыркало яркими глазами, ожидая ругани, потом, видя, что никто на неё с кулаками не кинулся, девушка показалась вся.
— Барынька, я посуду мыла, да вы ж меня видали! — девушка вытерла рукавом вспотевший лоб.
— У тебя своей работы мало, я погляжу? — обманчиво ласково пропела Любогнева. — Так пойдём, я тебе прибавлю! — потащила служанку за рукав в тёткину горницу.
Настя поднялась на высокое крыльцо и вошла в просторный терем Огневеда. Огляделась, старца не было. Раненые спали, видимо, Огневед добавил в отвар снотворное. Крышка подпола была открыта, и Настя подошла к краю отверстия, заглянула внутрь. Широкие ступени уходили вглубь и в сторону. Из темноты подвала на нижние ступеньки лился ровный луч света. Насте стало интересно: «Откуда там свет?», и она шагнула по ступеням вниз, в прохладу подвального помещения.
В углу
Настя подошла ближе и присела рядом со стоящим на коленях, Огневедом.
— Промываю рану мёртвой водой, чтобы хворь убить, — пояснил свои действия старец. — Теперь промываю живой водой, чтобы в тело жизнь вдохнуть.
Повинуясь бесконтрольному внутреннему порыву, Настя протянула было руку, чтобы погладить медведя, но, перед самой мордой, не дотронувшись, замерла, не зная, можно ли это сделать, не проснётся ли зверь.
— Не бойся, гладь, — подбодрил её Огневед. — Он безопасен. Спит крепко. Я сон-травы в питье ему добавил изрядно. И на рану хороший отвар положил. Заживёт скоро.
Настя, сглатывая невесть откуда подкатившийся к горлу комок, и прогоняя нахлынувшую жалость, погладила огромного, так по-человечески беззащитно подложившего лапу под морду, дикого зверя.
Медведь открыл сонные глаза. Ткнулся носом в Настину ладонь и засопел. Настя снова замерла, но ладонь не отняла.
— Да не пугайся, — рассмеялся Огневед. — Говорю же, спит он. Пока не заживёт, спать будет. Нельзя ему пока просыпаться. Слаб еще.
— Вы бы тоже отдохнули, — Настя посмотрела на осунувшееся лицо старца. — Поди, еще и не ложились?
Старик улыбнулся глазами:
— Раненых проведаю, потом отдохну, — поднялся и запер с улицы дверь. — Поднимайся в горницу.
— Давайте, я пока ветошь порежу и с этими ранеными побуду, а Вы поскорее возвращайтесь и ложитесь отдохнуть, — усаживаясь на лавку и беря в руки ножницы, предложила Настя.
— Благодарю, Настенька, — взвалив на спину сумку с бинтами и снадобьями, Огневед направился к выходу.
Любогнева, всучив служанке ворох грязного белья и раздав поручений, уселась у окна на лавку лузгать семечки, но вскоре, заплевав шелухой весь подоконник, заскучала. «Что там тётка за стеной поделывает? Неужто, всё вяжет?», — поднялась и пошла в княжескую горницу к тётке, почесать языком.
Открыв дверь, застыла на пороге: тётка Лукерья, скрючившись, лежала на полу ничком, в луже чего-то дурно пахнущего, неестественно вывернув руки.
Любогнева ахнула, увидев на столе свой, забытый напрочь, кувшин с квасом и пустую, лежащую на боку, кружку.
Опрометью кинулась Любогнева из терема, на крыльце едва не сбив с ног, поднимавшегося по ступеням, Олега. Отскочила от него в ужасе и, схватившись за голову, понеслась через двор в терем Огневеда. Наступила на подол, шлёпнулась на землю, поднялась и, не отряхиваясь, припустила бодрой рысью, подхватив юбки. Ворвавшись в терем:
— Это всё ты! — завопила, вылупив обезумевшие глаза, и кинулась на Настю. Подскочила к девушке, пытаясь вцепиться ей в волосы скрюченной, с заострёнными, больше напоминающими когти, ногтями, пятерней. — Всё из-за тебя!