Огонь желания
Шрифт:
Джеред догадывался, что Эмили рождена от другого мужчины, но принимал ее, как собственную дочь, дав ей свою фамилию и защиту от общественного презрения. И это обстоятельство стоит того, чтобы сохранить тайну рождения ее дочери даже от Адама.
– Она моя? – повторил он свой вопрос более настойчиво.
У Каролины болезненно сжалось сердце, но когда она отвечала, ее голос звучал спокойно.
– Она – ребенок Джереда.
Адам ничего не сказал, и женщина решилась посмотреть ему в глаза. Пламя костра освещало их – взгляд его был пристальным и напряженным.
– Я помню, что произошло
Каролина заметила, как он сник, как потух его взгляд, и омрачилось его лицо. Затем он встал, поднял воротник и, отойдя от костра, закутался в одеяло. Женщина поняла, что лапник, собранный им, предназначался для ее с дочерью удобства, а мужчины привыкли спать на голой земле.
Она хотела было возразить против этого, но потом передумала. Ложь, сказанная Адаму, сдавила ей горло и мешала говорить. Накрывшись одеялом, Каролина легла поближе к дочери и, вслушиваясь в потрескивание затухающего костра, вспомнила радостную и постыдную встречу с Адамом пять лет назад. Тогда он не оправдал ее доверия. Так как же она могла теперь доверить ему Эмили? Нет, нет и нет.
С этой мыслью она заснула.
Вернулся Хокинс и устроился у костра. Вскоре его мерное дыхание дало понять, что он уснул.
Адам сел у костра и неотрывно смотрел на пламя, поджав ноги и обняв руками колени.
В это неблизкое путешествие он отправился ради спасения Каролины, и два последних дня все его мысли были о ее безопасности. Теперь, когда Аскуэра и все передряги первого дня пути остались позади, он позволил себе мысли другого рода.
Он не мог не отметить, что она изменилась, и не в лучшую сторону. Бледность и худоба Каролины поразили его, когда он впервые увидел ее в той ветхой лачуге, которую она назвала своим «домом». От его взгляда не укрылись темные круги под ее глазами, угрюмость и заторможенность, столь несвойственные ее прежнему облику. Куда делись ее живость и милая женская кокетливость, которая так пленяла и мучила Адама в его ранней юности.
Конечно, она заметно постарела. Прошло пять лет со дня их последней встречи, а до этого были четыре года разлуки после прерванной дружбы из-за ее замужества. Война и превратности судьбы сделали свое дело. А сейчас появилась Эмили, дочь Джереда и символ принадлежности Каролины к миру мужа, хоть и покойного. И что с того, что она изменила Джереду в ту незабываемую ночь пять лет назад, но если разобраться, то обманутым оказался именно он, Адам. Он был наивным безумцем, возомнившим воскресить их былые отношения. Он и сейчас остался тем самым безумцем, размечтавшимся невесть о чем.
Костер почти погас, и Адам подбросил в огонь несколько веток, возвращая пламя к жизни.
Правда была в том, что он по-прежнему любил Каролину, она была такой же желанной, как и прежде, каким бы полустершимся не виделся теперь образ той девочки, которой когда-то была. Сердце замирало при воспоминании о том, как вздрогнула ее грудь под его ладонью, когда в хижину ворвался Газен, и Адам во всеуслышание объявил Каролину своей любовницей. Этот момент ему никогда не забыть. Мысли о ней переполнили все его существо и походили на пламя разгоревшегося
Очнувшись от грез, Адам обозвал себя дураком, натянул на голову одеяло и заставил себя уснуть.
Проснувшись, Адам поежился от холода и уловил запах кофе. Значит, Хокинс поднялся раньше него.
– Тебе следовало меня разбудить, – проворчал он, сбрасывая с себя одеяло.
– Вы спали, как убитый. – Хокинс протянул ему жестяную кружку с темным напитком. Дьюард взялся за дно, обжегшись, выругался и поставил кружку на землю. – Возьмите полотенце, – предложил Хокинс.
– Я еще не совсем проснулся.
– Скорее всего, вы еще не совсем в порядке. Как рана?
– Болит. А почему ты спрашиваешь?
– Зря вы не позволили посмотреть ее вчера вечером.
– Вчера у нас у всех едва хватило сил, чтобы поужинать.
Хокинс взглянул на небо. Оно выглядело пасмурным, но обещало проясниться.
– Погода скоро наладится. Но все равно перед отъездом нужно одеться потеплее.
– Хорошо, хорошо.
Адам допил кофе, снял плащ и, спотыкаясь, побрел к реке, где ополоснул лицо и шею холодной водой. Это немного успокоило душевную и телесную боль, оказавшуюся хуже, чем он предполагал.
Вернувшись к костру, в котором горел лапник, служивший ночью постелью для Каролины и Эмили, Адам обнаружил мать и дочь уже проснувшимися и греющими над костром озябшие руки.
Он снова облачился в плащ.
– Мне холодно, – объявила Эмили.
– Мне тоже, – сказал Дьюард.
– Я хочу есть.
– Держи хлеб, малышка, – сказал Хокинс, протягивая девочке ломоть, оставшийся от вчерашней буханки. – А вот кусочек сыра, который я выпросил у подруги твоей матери.
– Хокинс, ты не должен был этого делать, – возмутилась Каролина. – Адела сама еле сводит концы с концами, выбиваясь из последних сил, чтобы прокормить своих детей.
Мужчина недоуменно пожал плечами.
– Она не возражала. Наоборот, даже сама настаивала. И я хорошо заплатил ей за это. Ведь наша девочка должна хорошо есть, чтобы не замерзнуть. – Он обратился к Эмили. – Грейся, иначе одна твоя половина замерзнет и не сможет следовать за второй половиной.
Рот девчушки был набит хлебом. Она засмеялась и стала пританцовывать перед костром.
Адам начал собирать вещи.
Каролина, собираясь причесываться, распустила свои волосы, и при взгляде на нее, мысли минувшей ночи возвратились к Дьюарду. Даже сейчас, неумытое и заспанное ее лицо, хранило следы ее манящей красоты.
– Я приготовлю лошадей, – сказал он и быстро пошел прочь, проклиная себя за собственную слабость.
Перед тем, как оседлать лошадей, Хокинс настоял на том, чтобы Адам показал свою рану. Каролина быстрыми и холодными руками сменила повязку.
– Рана не гноится, – сообщила она с облегчением. Эмили, для которой все являлось источником новой информации, с любопытством следила за всей процедурой.
– Это больно? – спросила она.
Адам переодел рубашку, стараясь не вспоминать о том, что Каролина помогала ему раздеваться. Прикосновения ее рук оказались пыткой более сильной, чем боль раны.