Оговор
Шрифт:
Нужно немедленно поговорить с Илиевым. Некоторые молодые юристы с присущей юным беспощадностью считали Илиева безнадежно дряхлым стариком. Их удивляла привязанность Стаменова к этому невероятному цинику. Возможно, он и впрямь был таким, но Стаменов любил его. Он с удовольствием слушал его вечные рассказы о судебных делах прошлого. И страницы книги человеческих судеб раскрывались перед молодым адвокатом. Нет, Илиев, конечно, не циник. У него было изболевшееся доброе сердце, все еще полное любви, а этого достаточно, чтобы человек
Стаменов еще на грязной лестнице Дома торговли почувствовал запах кофе. Адвокат Илиев пил его так много, что все свободное время только то и делал, что крутил старую металлическую мельницу.
У адвоката сидела клиентка. Она была такой откормленной и смиренно-печальной, что Стаменов сразу понял — речь идет о разводе. Скорее всего ее муж попал в тюрьму за злоупотребления. Илиев бегло взглянул на него, но состояние коллеги понял сразу.
— Я тебе нужен?
— Если…
— Подожди меня внизу, — прервал Старик. — Я буду через десять минут.
«Внизу» — означало в небольшой пивной. Да, они не чурались ни лестницы вверх, ни подвала. Всегда садились за столик возле четырехугольной колонны, рассчитанный на двух человек. К Стаменову сейчас же подошел официант — такая яркая шевелюра пылает и в полумраке. Молодой человек решил, что стоит сразу же заказать что-нибудь и для Илиева.
— Рюмку ракии, — сказал он. — С солеными огурчиками. А для меня — розовый…
— Ликера нет.
— Совсем нет?
— Совсем. Вчера какой-то забулдыга купил последнюю бутылку.
Увы, в этом городе он был не единственным человеком, обладающим изысканным вкусом.
— Тогда и мне рюмку ракии, — неуверенно произнес он.
Когда Старик пришел, ракия была уже подана.
— Из тебя получится человек, — одобрительно сказал он. — Давай, рассказывай.
Стаменов добросовестно рассказал ему обо всем, что пережил в эти душные послеобеденные часы. И вдруг ему показалось, что Старик слушает его рассеянно. Он обиделся и замолчал. Илиев подцепил последний кусок огурца, потом уверенно заявил:
— Не верю я ни в безвинных ангелов, ни в раскаявшихся грешников. Самоубийство через признание… Как бы не так!
Стаменову показалось, что Старик рассуждает слишком примитивно.
— Я могу себе представить человека в подобном душевном состоянии, — произнес он наконец.
— А я вот не могу. И не знаю такого случая в судебной практике. Я бы понял, если бы в этом был какой-то смысл. Скажем, искупить таким образом свою вину… А в данном случае он сам является потерпевшим.
И Старик снова принялся жевать огурец. Стаменов почувствовал себя обескураженным. Возможно, он и в самом деле рассуждал несколько примитивно, но в конце концов в жизни все складывается гораздо проще, чем это кажется человеку с развитым воображением.
— И вообще дело не в самопризнании, — продолжил Илиев, — Для суде этот факт не имеет особого
— Да, это я понимаю! — вздохнул молодой адвокат.
— Ты располагаешь сильными козырями. Налицо смягчающие вину обстоятельства. Во-первых, его самопризнание, во-вторых, его искреннее раскаяние. А если отбросить это, что же останется?
— Ну, кое-что все-таки останется, — ответил Стаменов. — Убийство явно не преднамеренное. Он совершил его в состоянии крайнего возбуждения.
— Откуда ты это знаешь?
Стаменов сразу понял суть вопроса. И несколько смутился.
— Из самопризнания? — продолжал Старик. — Ведь никаких других объективных доказательств у тебя нет.
— У нее был любовник. Это доказано.
— Что из того, что у нее был любовник? Он существовал много лет. Человек или реагирует на такие вещи сразу, или примиряется. Он отреагировал, согласись, поздновато, да еще таким крайним способом.
— Ты не прав! — возразил Стаменов. — Гнев и ярость могут накапливаться постепенно.
— Маловероятная гипотеза. И всего лишь гипотеза. А что собираешься сделать ты? Отбросить самопризнание, когда тебе это не выгодно, и вспомнить о нем, когда выгодно. Если отбросить самопризнание, отпадет все. Как ты докажешь, что убийство совершено в состоянии возбуждения? И притом из ревности? Ты не располагаешь никакими доказательствами.
Стаменова эти аргументы поколебали.
— И вообще, постарайся убедить Радева отказаться от его глупой позиции. Он явно делает все для того, чтобы обелить себя в глазах сына. Но это может обойтись ему слишком дорого.
— Не знаю, — неохотно произнес Стаменов. — Наверное, ты прав. И все же есть в нем что-то искреннее… В этом убийце, я хочу сказать. А если он не убийца? Я уже не уверен, что это так.
— Ну и что? — Старик засмеялся. — Твое дело помочь ему самым действенным способом. Этого он от тебя и хочет. Особенно, если он безвинен.
— А истина?
— Какая истина?
— Самая обыкновенная, которой мы поклялись служить?
— Я клялся слишком давно, — шутливо произнес Старик. — Я признаю лишь полезную истину. А в бесполезные не верю.
Он замолчал. Молодой адвокат совсем расстроился.
— Я не могу так рассуждать, это противоречит моей природе.
Теперь вздохнул Старик.
— Ты еще слишком молод, мой мальчик. Это хорошо, но для адвоката — опасно. Я имею в виду твою чувствительность. Хирургам и адвокатам не положено быть ни чувствительными, ни милосердными. Знаешь, сколько горьких и страшных вещей ждет тебя в этом мире! И если ты станешь принимать так близко к сердцу все, то получишь в конечном счете инфаркт.