Оговор
Шрифт:
Начался допрос свидетелей. Коллеги Радева дали свои показания с той же точностью и добросовестностью, с какой сделали это при встрече с адвокатом. Но, конечно, Стаменов не упустил случая задать им дополнительные вопросы. У секретарши, которая работала вместе с Радевым, он спросил:
— Товарищ Костова, опишите нам характер Радева. Как он относился к своим коллегам? К посетителям?
— Товарищ Радев — исключительно воспитанный человек! — охотно ответила женщина.
— Ну, а что он за человек по складу характера? Угрюмый, нелюдимый? Или наоборот — веселый, беззаботный,
— Это не вопросы, а ответы! — запротестовал прокурор.
— Задавайте вопросы, не пытаясь оказывать давления! — строго предупредил судья.
— Я проясню их суть, товарищ судья! — спокойно ответил Стаменов. — Прошу вас, товарищ Костова, ответить на мой вопрос.
— Как вам сказать… В сущности, ни то, ни другое. Радев — человек исключительно спокойный и рассудительный. С устоявшимся характером. Мы все считали его добряком, несмотря на его известную замкнутость и некоторое своенравие…
— Вы когда-нибудь видели его взвинченным, вышедшим из себя? Может быть, он устраивал порой скандалы?
— Нет, что вы! Он — очень терпеливый человек. Он делал замечания только уборщице, да и то редкс и очень вежливо.
— Благодарю вас, товарищ Костова. У меня больше нет к вам вопросов.
Начальнице Радева он тоже задал несколько дополнительных вопросов:
— Товарищ Борова, кто фактически написал доклад?
— Товарищ Радев.
— Прямо на машинке?
— Конечно! Как всегда.
— Вы после этого сразу его прочитали? Может быть, вы обнаружили опечатки, пропуски?
— Нет, ни одной ошибки. Он всегда пишет медленно, но никогда не делает ошибок.
Борова взвешенно добавила еще несколько хороших слов о Радеве, и председательствующий поблагодарил свидетельницу.
Невян Ралчев, внимательно выслушавший каждое слово, извинился перед своими соседями в последнем ряду и, сопровождаемый недовольными взглядами, протиснулся к выходу. Через десять минут он был на работе. На его счастье инспектор Димов находился в своем кабинете. Он внимательно изучал какие-то фотографии. Ралчев вошел, опустился в ближайшее кресло и потер ладонью свой гладко выбритый подбородок.
— У меня неприятная новость! — сказал он наконец.
— Только одна? — с улыбкой осведомился Димов.
— Одна, но зато какая! Радев полностью отказался от своего самопризнания.
Димов отложил фотографии и озадаченно взглянул на помощника. Ралчев даже приободрился — его начальник редко позволял себе такую непосредственность.
— Вот как? — вымолвил он, — А нас он в чем-нибудь обвиняет?
— Слава богу, нет…
— Чем же объясняет свой отказ?
Ралчев подробно изложил обстоятельства дела. Димов выслушал его молча, не прерывая. Однако заметил:
— Не понимаю, на чем его адвокат построит защиту. Эти доказательства так убедительны.
— Убедительны, да…
— Что — да?
— В том-то и дело, что адвокат довольно ловко готовит ему алиби!
— На каком основании? — нахмурился Димов.
— На основании упущений Якимова. Тот даже не удосужился проверить, что делал Радев после полудня в день убийства. И выходит, что…
И он подробно пересказал показания свидетелей. Лицо Димова потемнело.
— Хорошо, я приду на дневное заседание, — расстроенно сказал он. — И Якимова позови.
6
Дневное заседание началось обвинительной речью прокурора. Димов сидел во втором ряду и внимательно слушал. Этот молодой, уверенный в себе прокурор выглядел сейчас раздраженным. Нелепые увертки Радева только усугубляют его положение. Одно дело — пустые слова, другое — неоспоримые факты. А факты говорят против него, уличают в убийстве. И он снова остановился на фактах, перечисленных в обвинительном акте, прибавив к ним еще кое-что:
— Прошу вас обратить внимание на следующий факт. Обвиняемый признался, что совершил убийство кухонным ножом. Не каким-нибудь, а именно кухонным. Откуда он мог это знать? Из комментариев тех, кто прибыл на место происшествия? Это невозможно. Они вообще не говорили о ноже, потому что не нашли его. И я спрашиваю: если убийца является посторонним лицом, если он пришел с целью ограбить или убить, неужели он рассчитывал на случайное оружие? Неужели он не принес бы его с собой? Обвиняемый признавал, что вымыл нож и бросил его в шахту мусоропровода. Заметьте — вымыл. Нож и впрямь оказался вымыт. И его действительно нашли в шахте. Я спрашиваю: кто, кроме, убийцы, мог знать об этом? Кто мог знать такие мелкие подробности? Прокурор так долго полировал своими словами злополучный нож, что он мог бы заблестеть, как бриллиант.
Еще он подробно остановился и на том факте, что труп убитой был перенесен, что на одежде Радева обнаружили следы крови. На показания свидетелей он почти не обратил внимания, явно желая их обесценить.
— Очевидно, — сказал он, — защитник подсудимого готовит ему алиби. По-моему, это неудачная попытка. Даже больше того — защитник просто доказал, что у Радева нет алиби. Где он находился между двумя и тремя часами? Был в учреждениях. Предположим. Но если подсудимый воспользовался средством передвижения, то он мог навести необходимые справки за четверть часа.
На этом прокурор исчерпал свои аргументы относительно алиби. Димов во время его речи все время что-то записывал в своем блокноте, а делал он это крайне редко. Дело на этот раз было необычным, возможно, придется прибегнуть к крайним мерам. Теперь он уже сожалел, что не присутствовал на утреннем заседании. Вряд ли протокол поможет ему полностью разобраться в том, что его интересовало.
Слово получил защитник. Димов немного недоверчиво посмотрел на худощавого рыжеволосого юношу, вставшего перед трибуной суда. Он выглядел слишком спокойным, только блестящие глаза выдавали напряжение. Начало речи очень напоминало научный доклад. Может ли невинный умышленно оклеветать себя самого? Вполне — утверждал защитник. И довольно умело и находчиво проанализировал внутреннее состояние обвиняемого. Привел интересные примеры подобных случаев в судебной практике, когда ложные самопризнания были позднее опровергнуты.