Ограбление по-беларуски
Шрифт:
— Покажи! А я вот мимо проходил и от дождя под крышу спрятался. Договорились с приятелем у мединститута встретиться, а он всё не идёт и не идёт. Решил сам пойти ему навстречу, а тут дождь.
Мы прошли в регистратуру. Там я оборудовал себе рабочее место, облюбовав самый широкий стол и большой шкаф с ящиками для карточек, в которых я хранил мелкие запчасти, провода и радиодетали. На столе стоял огромный полуразобранный магнитофон, горела электрическая лампа, направленная на его внутренности, дымился паяльник.
— Бобины крутятся, а звука нет. Ещё не разобрался, в чём
— Ну ничего, разберёшься! Где ты этот фартук откопал? Ты в нём со своей бородищей на монаха похож, — засмеялся Рыгор.
— Чтоб не пачкаться. Ты бы видел, какой был пыльный этот бобинник, когда я его выволок оттуда.
Я поднял с пола картонную коробку с бобинами и поставил её на соседний стол. Рыгор подошёл и стал перебирать записи, читая надписи на торцах.
— «Зимний путь», «Прекрасная мельничиха», «Лесная музыка», «Романсы Рахманинова»… Мда, всё понятно. «Любовь поэта», «Лебединая песня»… Зря стараешься, Пилип! Как ты это слушать потом будешь? Сплошные старинные песни. Бросай этот бобинник! Купи лучше обычный плеер, а я тебе нормальных дисков целый вагон отгружу.
— Да я не очень-то в музыке разбираюсь, — пожал плечами я, — С удовольствием и песни послушаю. И вообще, дело не столько в музыке, столько в том, что мне просто нравится чинить магнитофоны. Если уж совсем честно говорить, то я только поэтому сюда и устроился.
Рыгор с брезгливым видом продолжал рыться в коробке. Наконец он нашёл что-то подходящее:
— Смотри-ка, «Песнь о земле» с Горенштейном! Как она сюда попала? Для рожениц мало подходит…
Он вытащил из коробки бобину в двойной синей упаковке и сел на стул, вертя её в руках. Спросил у меня, нет ли чего перекусить. Я предложил приготовить салатик или поджарить картошки, а для аппетита по пятьдесят граммов спирта перед едой — он хранился у меня для протирания контактов, и, по моим словам, был вполне съедобен. Но Рыгор отказался и от спирта, и от картошки, сославшись на нехватку времени. Он сказал, что имел в виду чипсы или пряники, их не нужно готовить. Я развёл руками.
Мы вышли в вестибюль посмотреть, не кончился ли дождь. Он заметно утих, и на асфальте уже не было пузырей, а только быстрые концентрические кружочки. Рыгор достал со своей сумки бутерброд с сыром и предложил мне, но я отказался. Пережёвывая хлеб, Рыгор задумался и напряжённо смотрел в окно, на парк.
— По-прежнему авторемонтом занимаешься? — поддержал я разговор, — И по-прежнему в баню по субботам?
— Да, всё та же хренотень… — рассеянно ответил он, думая о том, что каждая минута промедления всё более увеличивает возможность разминуться с Лявоном. — А ты чего в бане не появляешься? Вообще мыться перестал?
Я рассказал ему, что живу теперь здесь, при роддоме, в одной из небольших комнат для персонала. Перебрался. Уж очень неблизко было из Чижовки сюда на работу ходить. Зато сейчас в ту баню, любимую, стало далеко, хожу поближе, на улице Декабристов. Оно конечно не то, но тратить полдня на дорогу слишком утомительно. Рыгор покивал и наконец вполголоса высказал волнующее его:
— Где же мне теперь искать Лявона? Пока
— Лявона? Странноватый? Уж не тот ли это Лявон, который в прошлом году у меня практику проходил, студент? Я тогда ещё на телефонной станции работал.
Я описал Лявона, и Рыгор оживлённо подтвердил — это он!
— Не знаешь, как его найти?
— Он вроде говорил, что живёт на Жудро, у тётки. Учится в политехе, это точно, вот только не помню, на какой специальности. А зачем он тебе? Тоже оркестрами всякими увлекается?
— Да, вроде того.
— А зачем вам у мединститута вздумалось встречаться?
Рыгор отвечал невнятно и неохотно, и я тактично прекратил расспросы. Но тут Рыгор сам обмолвился о том, что два с половиной часа прождал Лявона. Я засмеялся и стал его уверять, что тот перепутал дни.
— Он ужасно рассеянный! Вот увидишь, потом окажется, что он ждал тебя или в пятницу, или в воскресенье. В первый же день практики опоздал на полдня и говорит — проспал. А однажды, помню, заснул в аппаратной, незаметно, и я случайно его закрыл, когда домой уходил. Прихожу утром, а он ещё спит, прикинь? В жизни таких сонных людей не встречал! Потом объяснил мне, что проснулся, выбраться не смог, и лёг спать снова. Но я ему не верю — скорее всего, он и не просыпался даже. Иначе мог бы позвонить, или даже через окно выбраться. Подумаешь, второй этаж.
Дождь кончался, и я снова подступился к Рыгору с уговорами остаться на обед. Поколебавшись ещё немного, Рыгор поддался. В самом деле, искать Лявона наугад не имело никакого смысла — он мог находиться где угодно.
На дворе просветлело, выглянуло солнце. Мы вернулись в регистратуру, и я начал методично прибираться: выключил паяльник, попрятал радиодетали по ящикам, набросил на расчленённый бобинник клеёнку.
— Зачем ты убираешь? Не лень потом будет всё назад доставать? Давай уже лучше стол накрывать, вот этот, например! Да не боись, мы ничего не поломаем, я смирный, — Рыгору не терпелось поесть.
— Люблю порядок. Если меня вдруг хватит удар, то всё будет на своих местах, — отвечал я.
Рыгор улыбнулся, сочтя мои слова шуткой. Оглядевшись по сторонам, он подошёл к книжной полке и, наклонив набок голову, стал читать надписи на корешках.
— Детективы, детективы… Прилично накупил! Ничего, кроме детективов, не читаешь? — он вытащил томик Чейза и взвесил в руке.
— А что ещё читать? Сентиментальное я не люблю, а классика скучновата, я пробовал, но на сон тянет. Динамики нет.
— Ну а приключения? Вот например «В дебрях Уссурийского края» — шикарная книга! Могу дать при случае.
Я неопределённо кивнул, как кивают, когда из вежливости не хотят отказываться прямо.
— А это что? — он сунул Чейза на место и потянул с полки коричневую общую тетрадку.
— Не надо это смотреть, поставь, — торопливо попросил я, касаясь его плеча.
— Да что там?
— Ну… это я балуюсь… Сам сочиняю рассказик.
— Вот это да! Творишь, значит! Недавно я с художником познакомился, а теперь ещё и ты. Тоже детективный, рассказ?