Ограбление по-беларуски
Шрифт:
Пока Жюли простужалась, Рыгор решил не терять времени и сходить посмотреть на Париж, раз уж подвернулся такой случай. Он крепко притворил дверь в подвал, сунув между полотном и косяком кусок картона для уплотнения, но блокировать её табуреткой не стал — чтобы Жюли в случае чего смогла выбраться. На дорожку он подкрепился остатками лукового супа, найденного на плите в кастрюльке, и, выпив добрый стакан вина, вышел из дома.
Полдень уже миновал, жара ослабла, и в природе наступило томное спокойствие. Неподвижные листья деревьев, усталые мухи на стенах домов, золотистая песчаная пыль на дороге. Рыгор закинул за спину мешок и зашагал. Золотистые облачка из под ног. Напоследок оглянулся на дом и запомнил его номер — 17. Он не знал, в какую сторону
Деревенька скоро оборвалась, и вдоль дороги потянулись низкие кусты, тихие жизнерадостные поля, пологие холмы. К концу сигареты навстречу Рыгору выплыл указатель «Париж», с недвусмысленной стрелкой, направленной прямо по курсу, к зелёному горизонту. Рыгор затоптал окурок в землю, прибавил ходу, и не прошло и получаса, как он уже двигался к центру Парижа по серой каменной набережной, минуя заводы, мосты и сложные транспортные развязки.
О Париже Рыгор слышал немного: Эйфелева башня, Лувр и Бастилия, которую вроде бы давным-давно разрушили. Где их искать, было неясно. Прохожих не попадалось, а редкие машины проносились мимо, игнорируя его поднятую руку. Да и надо ли их искать? Рыгор не был слишком озабочен осмотром достопримечательностей и рассчитывал на минимум — небольшую прогулку по городу и гастроном с холодным пивом. Безликая автострада уже утомила его, и при первой возможности он свернул направо, оказавшись на уютном тенистом бульваре со старинными пятиэтажками. Гастрономов здесь тоже не наблюдалось, и Рыгор заглянул в кафе под оранжевым тентом. Хмурая худая барменша бесстрастно продала ему пять бутылок ледяного пива, даже не удостоив взглядом. Рыгор спросил, правильно ли он идёт к Лувру, вон в ту сторону, на что она невозмутимо кивнула. «Подвал по тебе плачет», — на дне Рыгора плеснулась злоба, но плеснулась недостаточно сильно.
Французское пиво не впечатлило Рыгора своим вкусом, но помогло скоротать дорогу до Лувра, с довольно унылыми, однообразными каменными домами и мутно-серой Сеной. Сам Лувр оказался значительно скромнее, чем представлял Рыгор: здание в два высоких этажа, с четырьмя колоннами у входа и скучными скульптурами в нишах по сторонам. «Что за хрень? Я думал, он будет здоровый», — Рыгор оглянулся по сторонам, ища взглядом Эйфелеву башню, но не нашёл. С сомнением он помедлил перед Лувром и всё-таки решился войти — надо же хоть где-то побывать.
Старушка-билетёрша долго не хотела брать у него стодолларовую купюру — уговаривала сходить поменять её на нормальные деньги. Рыгор нагибался перед прозрачным окошком, улыбался и на ходу придумывал причины, по которым размен денег не представлялся возможным. Наконец бабушка махнула рукой и сдалась, оторвав ему билетик от толстого рулона. Он спросил, есть ли здесь картины Филиппо Липпи, и она неопределённо кивнула головой в сторону залов.
На мраморном (или гранитном?) полу хорошо чувствовалось, что кроссовки резиновые. Упругий скрип-скрип. Рыгор откупорил новую бутылку и, следуя указателю, взошёл по белокаменной лестнице. Седовласая, кудрявая старушка-смотрительница с усилием поднялась со стульчика у входа в зал и протянула руку за билетом.
— Где у вас Филиппо Липпи висит, бабуля? Я тут в первый раз, пока ещё не пообвыкся, — он озирался по сторонам.
— Есть такой, есть, а как же! Итальянская живопись, салон Карре. Пойдёмте, я вас отведу, — она смотрела на него так озабоченно и серьёзно, будто речь шла о жизни и смерти.
Они двинулись по залам: маленькая белая бабушка, в чёрном платье и серой меховой жилетке, шла переваливаясь и чуть-чуть боком, а Рыгор, в несвежей синей футболке и вислых джинсах, окружённый облаком пивных газов, следовал позади. По стенам тянулись бесконечные библейские сцены в широких золочёных рамах — Богоматери, Младенцы, Иосифы, волхвы и кресты.
— А вот бутылку уберите, пожалуйста! У нас нельзя пить.
Затылком она увидела, что ли? Большим послушным глотком он допил остатки и спрятал бутылку в мешок. В залах было
— Прошу вас! — она указала ладонью на внушительных размеров тройной алтарь. — Мадонна с Младенцем.
Старушка торжественно молчала, гордясь за картину, за музей, за свою память и предвкушая восторги Рыгора. Он подошёл ближе и рассмотрел подробности: Мадонна с красивым, но растянутым вширь лицом и грустным взглядом, равнодушный Младенец, стоящие на коленях святые со странными палками, закручивающимися в спирали, многочисленные задумчивые ангелы.
— Круто! — подтвердил он. — Здесь весь зал этого Липпи, да?
— Нет, — сухо ответила старушка. — Это его единственная работа в нашем музее.
И оскорблённо пошла прочь, высокомерно выпрямив спину. «Вздорная бабуля», — отметил Рыгор, уже начиная привыкать к женскому поведению. Он рассмотрел соседние картины, среди которых были более компактные, но Филиппо Липпи оказался и в самом деле единственным. Он присел на один из синих диванов, стоящих поодаль. Обернулся: старушка, не рискуя оставлять Рыгора одного, прохаживалась в соседнем зале. Устроившись боком, он тихонько вытащил новое пиво, неприятно тёплое и взболтанное, поддел пробку ключиком. Пена пышно хлынула на синюю материю дивана, и Рыгор торопливо сунул горлышко в рот. Кажется, бабуля не ничего заметила.
Попивая пивко, Рыгор раздумывал, что картина всё-таки слишком велика. «Метра два в высоту, не меньше. Хотя, если на такси… Можно к крыше привязать. А как дотащить до улицы? Тяжёлая небось». Алтарь висел на двух аккуратных тросиках, спущенных с потолка. Рыгор приблизился опять, попробовал заглянуть за раму, но она плотно прилегала к стене. «Ладно, хрен с ним. Всё-таки я Пилипу должен — вот и будет ему подарок в самый раз. Поднапрягусь, чего уж там». Он взялся за раму и потянул — тяжеленная. Тут же с потолка тоскливо и громко запикала сигнализация. Из соседнего зала послышался торопливый топоток, и вбежала старушка-смотрительница.
— Немедленно отойдите! Картины нельзя трогать руками, — она потянула его за рукав футболки.
— Брысь, бабуля! Отвали! — он отстранил её и дёрнул алтарь вниз, но тот висел крепко.
— Что ж ты творишь, подонок! — заголосила она и повисла на его руках. — Жандармы! Хулиганство! Ограбление!
Рыгор отпустил картину и попробовал отодвинуть старушку, но она вцепилась намертво, вопя о суровых наказаниях, которые постигнут его по прибытии жандармов. Он сгрёб её за жилетку и изо всех сил тряхнул. Голова бабушки мотнулась, и она испугалась, сникла, отпустила. Рыгор оттолкнул её, и она побежала прочь, громко крича и воздевая руки. «Ну и бабка! Боевая», — он потёр ладони, основательно ухватил толстый багет сбоку и дёрнул. Хрустнуло. Ещё раз! Хруст. Хруст. «Чё хрустишь, снимайся давай!» — Рыгор подпрыгнул, схватившись за верх рамы, и со всего размаху повис на картине. В последний раз хрустнуло — и алтарь с грохотом и треском обрушился на пол. Рыгор отряхнулся. Рама в одном углу сломалась, но поправимо: можно было её склеить и скрепить сзади планочкой. Он перевернул её на спину, целым боком рамы к себе, и потащил плашмя к выходу. Сигнализация заунывно пикала, сломанная рама неприятно скрежетала по паркету. Пролезет ли в дверь? Пролезла.
Навстречу ему выбежали старушки — билетёрша и смотрительница, билетёрша держала в руках большой чёрный пистолет.
— По ногам, по ногам ему целься! Только в паркет не попади, — закричала смотрительница.
— Стой! А ну брось картину! — закричала билетёрша.
Она направила на него пистолет. Рыгор отпустил картину, и она шумно рухнула. Он бросился на билетёршу, вытянув руки, чтобы отобрать пистолет. Бах! — оглушительно разорвался выстрел. Обе бабушки взвизгнули, глядя куда-то за спину Рыгору, а смотрительница даже закрыла рот руками. Наверное, пуля попала в ценную картину, но Рыгору до этого не было дела — он уже вырвал пистолет и, потрясая им, ругаясь и страшно вращая глазами, заставил старушек вдвоём поднять картину спереди. Сам он аккуратно взял раму за сломанную сторону и толкнул картиной старушек.