Охота на человека

Рокотов Сергей

— Выпили, и славно… Сейчас вам сразу станет легче. Это очень хороший напиток, мне, например, он всегда поднимает настроение. А теперь посидите тут немного и отдохните, погрейтесь. Внизу очень холодно и сыро. Скоро мы поедем на место встречи с вашим мужем. Жаль, что вы так легко одеты, но нам нечего вам предложить, разве что вам одолжит свои брюки кто-нибудь из этих славных ребят. Но это навряд ли, так как запасных у них нет. Ладно, в машине будет тепло, а потом вас либо увезет на своем шикарном лимузине любящий муж, либо…. — Он развел руками.

После выпитого виски Юля находилась в совершенной прострации. Она молча сидела и глядела в одну точку. Она поймала себя на мысли, что не уверена на сто процентов в том, что Паша привезет за нее выкуп.

При этом она не знала, сколько именно требовали за ее голову. А если бы знала, сошла бы с ума от ужаса, потому что была бы уверена в том, что он ничего не привезет. А значит, последует страшная, лютая казнь. Казнь ни за что. Только за то, что она в течение двух лет была женой банкира, самого богатого человека в городке Огаркове…

Кстати, она совершенно зря сомневалась в своем муже. В то самое время, когда она вела столь страшную беседу с Тагаем, Павел Петрович напряг все свои возможности, уже собрал необходимую сумму для выкупа похитителям и готовился ее везти. Условия были жесткие — деньги наличными, привозит один. Гарантии — честное слово похитителей, и ничего больше. Только на этих условиях ему возвращают жену. В случае последующего обращения к правоохранительным органам похитители клятвенно гарантируют лютую смерть и жены и его самого в ближайшее время. В случае засады на назначенном месте ему была обещана отрезанная голова Юли. Гарантией того, что никто блефовать не собирается, были недавние события в Склянске, засада на Чертовом поле, замученная женщина… И Павел Шубников не верил правоохранительным органам, он верил только в силу своих денег…

Также собирался привезти деньги за жену и Олег Савченко. Письмо и фотографии убедили его, как ему ни было жалко своих денег… Но плачущие дети, умоляющая мать Кати, угрызения совести, ужас за ее судьбу, и он сдался. Тоже готовился к поездке. К тому же Юрасик сообщил ему, что бандиты уже умудрились вызволить из заключения своего курьера Алешкина, чтобы он их не выдал. «Они всесильны» , — вздохнул в телефонную трубку Юрасик. — «Мы ничего не в состоянии сделать с этой могучей лавиной преступности…»

А об истинных планах Тагая не знал никто, даже его ближайший помощник Яков Кандыба. Он мог только догадываться о том, что хитроумный Тагай ни за что в жизни бы не выпустил живыми отсюда женщин, видевших его в лицо. Никаких свидетелей преступления, таков был девиз Тагая. Живые свидетели смерти подобны, верить нельзя никаким честным словам, никаким клятвам. Свидетели их преступлений просто должны исчезнуть… Так что несчастные женщины, каждая по-своему надеявшиеся, что их мужья вызволят их отсюда, были изначально обречены…

— Ребятишки! — крикнул Тагай. — Принесите нашей дорогой гостье чего-нибудь покушать…Что-то мне не нравится ее вид, слишком уж она бледна… Вы должны быть в форме, Юленька и не падать духом… Берите пример с меня…Я никогда в жизни не падал духом. Вы представляете, мне не хватило всего двух месяцев до высшей меры… Я своими руками перерезал глотки двум прекрасным людям, мужу и жене. И мне на тот момент было семнадцать лет и десять месяцев… Я был совсем ребенок, и даже не слышал о существовании Уголовного Кодекса… Дай Бог здоровья моей, надеюсь, здравствующей матери, которая не родила меня на два месяца раньше… Мои друзья получили по пуле в затылок, а им-то было всего двадцать два и двадцать один… Хорошие были ребятки, отважные, крепкие, — с горечью вздохнул он. — И, между прочим, слушались меня во всем, хоть я был и пацан… Что мы с ними только не творили, самому вспомнить страшно… Так-то вот, Юленька… А потом в зоне я выпустил наружу кишки одному козлу…Они прямо вывалились наружу, представляете себе, — расхохотался он. — Но правосудие восторжествовало…Он бы меня убил с одного удара, у него кулак был больше моей головы… А потом… Что было потом… Это какой-то кошмар… Я шел по глухой тайге с прекрасным человеком, заслуженным вором. Именно он устроил этот побег, так долго готовился, взял именно меня, а не кого-нибудь другого… Такой был хороший человек, —

покачал головой он. — Но… нечего было жрать, понимаете, совсем нечего…. И мне пришлось прирезать его спящего… Какая это была для меня душевная травма перерезать ему горло, потом членить его тело, свежевать, жарить из него шашлык и есть его… Он был такой жесткий, невкусный, ему уже было за пятьдесят, он пил, курил всю жизнь, жрал, что попало… Кошмар, Юленька… А вот как раз шашлык принесли…Что это с вами? Да нет, — расхохотался он, видя ужас в ее глазах. — Этот шашлык не из человечьего мяса. Абди и Абибон зарезали барашка втайне от меня и Якова Михайловича, они у нас шустрые и изобретательные… Соус подайте! — крикнул он. — Овощей, зелени! Вина красного принесите… Нет, далеко им еще до цивилизованного обращения, этим горным орлам, — подмигнул он бледной как смерть Юле. — Они, дети природы, не умеют даже ни читать, ни писать… По-русски, во всяком случае… А вот головы отрезают профессионально, этого у них не отнимешь… Сам имел удовольствие наблюдать… Я вообще люблю людей, близких к природе, не имеющих дурных привычек и комплексов… Они с гор, еще один товарищ из засраной белорусской деревни, где нет электричества, сам я… тоже… не из Царского Села и не из Версаля… Только вот Яков Михайлович человек интеллигентный, городской, он, кажется, из Ужгорода или из Мукачева. Но он лишь исключение из правил…

— Я тоже деревенская, — вдруг неожиданно для самой себя проговорила Юля.

— Да ну? — искренне поразился Тагай. — Вот уж никак бы не подумал…

— Честное слово. Я до семнадцати лет жила в деревне под Черниговом. Моя девичья фамилия Перепелюк. Мой отец Данила Перепелюк работал скотником в колхозе. А потом мы переехали в Чернигов. И там я участвовала в конкурсе «Мисс Украина».

— Ну? — отчего-то посерьезнел и напрягся Тагай, внимательно глядя на нее. — Дальше что?

— Что? — тяжело вздохнула Юля, тоже отвечая ему взглядом своих больших красивых карих глаз с черными ресницами. — Выиграла я его. И меня пригласили в Москву. Я была фотомоделью… Потом познакомилась с Пашей… И уже два года мы женаты… Все, — томно опустила она свои длинные ресницы. — Вот и вся моя биография…

Тагай помолчал, задумался о чем-то. Потом, не глядя ни на кого, вытащил сигарету и закурил. Сделав несколько затяжек, бросил быстрый взгляд на Кандыбу. Тот мрачно глядел на него.

— Интересная у вас биография, Юлия Даниловна, — сказал, наконец, Тагай. — И должен вам сказать, она мне нравится… У вас благородное происхождение… Жалко, что я не присутствовал на подиумах в Москве, где вы блистали в всей красе и не листал журналов в красивых обложках с вашим изображением в роскошных нарядах или без них… Глядишь, ваша судьба была бы иной…

При этих словах Кандыба недовольно кашлянул.

— Да что ты кашляешь, Яков Михайлович? — раздраженно произнес Тагай. — Обнял бы лучше свою землячку, вместо того, чтобы стоять, как истукан. Она из-под Чернигова, ты из Мукачева или из Ужгорода, я забыл… Впрочем, это совершенно неважно…Факт, что земляки…

— Мне все земляки, мой адрес — не дом и не улица, — проворчал Кандыба, однако, делая небольшой шаг по направлению к столу, за которым сидели Тагай и слегка воспрявшая духом Юля.

— Мой адрес — Советский Союз, — добавил Тагай и расхохотался. — За что люблю Якова Михайловича, так это за врожденное чувство юмора. И главное — всегда суровое выражение лица…Такое ляпнет, а сам не смеется… Пропал в тебе великий комик, Яков Михайлович… А, Юленька, нравится тебе наш Яков?

— Не знаю, — кокетливо повела глазами Юля, бросая взгляд на Тагая и давая понять, кто в этой комнате более других симпатичен ей. Тот пристальным странным взглядом поглядел на нее.

— Ладно, давайте немного закусим и выпьем, — предложил Тагай, а потом поедем на встречу с Павлом Петровичем. Опаздывать грех, человек может сойти с ума от такого ожидания… Слышал ведь, наверное тоже, как пару лет назад под Склянском…

— Это что, тоже вы? — пролепетала Юля, с ужасом глядя на хозяина.