Охота на дракона
Шрифт:
Весеннее полнолуние
Весна в Хафранге всегда была очень короткой. Наверное, потому, что не особенно отличалась от остальных времён года. Просто день становился немного длинней, чем зимой, и под скудным дождем пустынные земли покрывались редкими пятнами свежей травы, которую лето потом превращало в солому. Вот, пожалуй, и всё – чего ещё ждать от Хафранга? Все четыре сезона дневная жара и холод после заката, бесконечная сушь, когда солнце сияет на небе триста пятьдесят пять дней в году, камень, песок – и ни малейшей надежды на перемены. Здесь так было всегда.
Онис, ломая киркою камень для крепостей
Бич надсмотрщика со свистом хлестнул его по спине. Всё правильно, нечего любоваться природой, когда в Зинданге ждут строительный камень. На то он и раб из покорённой страны, чтобы трудиться на победителя. А что наступила весна, Онис знает и так. Считать он не разучился, весеннее равноденствие было как раз на днях. Его-то никак нельзя пропускать. Потому что дальше нужно следить за Луной, дожидаясь, когда она станет круглой, как золотая монета, и наступят Священные Дни. Впрочем, это уже, наверное, ни к чему… Раб опять заработал киркой, и весенний цветок вместе с камнем, давшим ему приют, обрушился вниз. В Хафранге не место надежде.
***
Рабов, несмотря на строгости, всё-таки берегли. Зинданг уже покорил ближайших соседей, и приток свежих пленников сократился. Так что Смотритель Каменоломен принял все меры, чтобы работники были трудоспособны как можно дольше. Теперь каждые три часа рабы отдыхали и пили воду, кормить стали лучше, и охрана уже не смела убить просто для развлечения. Те, кто попал в каменоломни недавно, не могли оценить перемены, но Онис был благодарен чиновнику. За двенадцать лет этой каторги он испытал и побои, и голод. Убивали его раза три, особенно изощрённо за попытки сбежать. Но всегда, к удивлению палачей, он удивительным образом выживал и опять возвращался к работе. Впрочем, всё это было в начале. Онис быстро сообразил, что сбежать из каменоломен нельзя. Одолеть пустыню истерзанному рабу невозможно. В лучшем случае можно было рассчитывать оказаться в руках у кочевников, но тогда работа в каменоломне показалась бы раем.
Звон огромного гонга возвестил очередной перерыв. Измученные рабы, покрытые красно-коричневой пылью, сползались к бочкам с водой. Напившись, можно было немножечко полежать. Прямо здесь, возле бочек, под жгучим солнцем, на твёрдой земле. Онис устроился рядом с молодым пареньком, который появился на каторге меньше года назад. В каменоломне дружбы быть не могло, каждый оставался сам по себе, опасаясь сближаться с кем бы то ни было. Но этот парнишка Онису приглянулся, и старик взял его под своё покровительство. Научил немногим премудростям выживания, отговорил от побега, пару раз защитил – его, как старожила, уважали и опасались. Хотя никто не знал, сколько он здесь, и тем более сколько Онису лет. А узнали бы – не поверили.
– Весна, – сказал Онис, прикорнув на пыльную землю. Парень молчал. Звали его Гаральд, был он с далёкого севера и болтливостью не страдал.
– Сегодня я нашёл камнецветку, – продолжил старик, не глядя на собеседника. Говорил он негромко, чтобы соседи ничего не услышали. Тем, впрочем, было не до чужих разговоров –
– Жизнь продолжается. Скоро луна станет полной, настанут Священные Дни…
Гаральд повернулся к нему и сердито сказал:
– Здесь нет ни весны, ни Священных Дней. Смерть – единственный праздник раба.
– Это не праздник, – усмехнулся старик. – Я здесь уже умирал, и, поверь, ничего приятного не было.
– Умирал? – не поверил юноша.
– За двенадцать лет было многое…
Гаральд вскочил.
– Не надо меня обманывать! Здесь нет никого, кто бы выдержал больше трёх!
– Сядь, мой мальчик, и не кричи. Не привлекай чужого внимания. Я не вру, в моём возрасте это уже неприлично.
– А сколько тебе? – присев, недоверчиво спросил северянин.
– Ты можешь не верить, но мне недавно исполнилось пятьсот сорок два…
***
По вечерам, когда незадолго до темноты рабы получали свой ужин и расходились по сложенным всё из того же камня баракам, охране было плевать, чем они там занимаются. Стража стояла только у выхода из ущелья, в котором жили невольники, поскольку с других сторон его окружали неприступные скалы. Здесь каждый мог заниматься тем, чем было угодно, хотя большинству хотелось лишь спать. Однако и здесь ночная жизнь если не процветала, то теплилась – играли в азартные игры, торговали дурманом и продажной любовью. Деньгами служили недоеденные остатки пайка. Здесь даже было несколько религиозных общин, собиравших немалую паству. Религии, часто непримиримые между собой, в гротескном мире каменоломни вполне уживались и даже сотрудничали.
Когда Онис и Гаральд после заката вышли прочь из барака, никто не обратил на это внимания. Но они пошли не играть в самодельные карты и не молиться богам. Юноша и старик хотели поговорить.
– Я родился пятьсот сорок два года назад в Иларе, в семье бедняков, – начал рассказывать Онис, когда оба присели в темноте под скалой. – Двенадцать лет назад страну, в которой я жил, захватила зиндангская армия, меня взяли в плен и отправили в каменоломни Хафранга.
– Но людям не дано столько жить! – усомнился Гаральд.
– Да, не дано. Если они не просят…
***
Онис припомнил, как часто в детстве мечтал стать богатым и знатным, чтоб не работать за медный грош от зари до зари, а ездить в золочёной карете и плавать под белым парусом. Одеваться в роскошное платье. Жить во дворце. И есть. Есть что угодно, до сыта… Для него, выходца из низов, к этой цели вели три пути. Один – вступить в армию, и, ежели повезёт, дослужиться до высоких чинов. Второй – освоить какое-то ремесло и научиться делать своё дело лучше других. Третий путь вёл с большим успехом на плаху, и от него Онис сразу же отказался. Выбрал второй.
Ему всегда нравились книги. Парнишка часами с замиранием сердца стоял у прилавков, на которых были разложены большие тома и старинные свитки. Он сам (ну, почти что сам) научился читать и писать, и когда господин Переписчик Книг глянул на почерк замызганного кандидата в ученики, то остался доволен.
После нескольких лет обязательной работы по дому мастер доверил Онису вначале то, что попроще, а потом, оценив талант подмастерья, переложил на него львиную долю работы. Сам он больше сидел в трактире и пропивал заработанные Онисом деньги. Вот почему, когда его попросили срочно скопировать редкий старинный свиток, руки его дрожали, и работу пришлось выполнять подмастерью.