Охота на «кротов»
Шрифт:
Карлоу показалось, что у Энглтона совесть нечиста, однако тот отказался признать за собой какую-либо вину. «Энглтон ни разу не выразил никакого сожаления. Он настаивал на своей полной непричастности к моему увольнению, которое не входило в сферу его компетенции. Он объяснил, что с точки зрения контрразведки полезнее было бы не увольнять подозреваемого, а оставить его на месте. По его словам, вся проблема заключалась в том, что я нарушил правила конспирации».
Разумеется, это была чистая демагогия, поскольку шеф контрразведки и управление безопасности работали заодно. Управление безопасности ухватилось за ничтожные нарушения режима, чтобы завести дело против Карлоу только потому, что Энглтон заподозрил, что он — советский агент. Если бы ЦРУ не удалось доказать, что Карлоу — шпион, его просто выкинули бы на основании какого-нибудь менее значительного обвинения. Двум смертям не бывать, а одной не миновать [257] .
257
Бывший
Встречи Карлоу с Энглтоном носили необычный характер. Встречались уволенные из ЦРУ охотник за «кротами» и преследуемая им добыча и пререкались друг с другом над тарелками с гусиным паштетом. Однако здесь действовал вовсе не стокгольмский синдром. Карлоу давно знал Энглтона и даже пытался помочь ему в разработке методов обнаружения советских подслушивающих устройств. Однажды вечером где-то в конце 50-х годов Энглтон пришел к Карлоу на обед, за которым они обсуждали различные технические средства, используемые для шпионажа. Жена Карлоу, Либби, не выдержала и в полночь отправилась спать, а два разведчика продолжали беседу до четырех утра, пока усталый шеф контрразведки наконец не ушел домой.
Расспрашивая Энглтона, Карлоу пытался собрать доказательства, говорящие в его пользу; он все еще надеялся каким-то образом обелить свое имя. Во время второго ленча в одном из ресторанов города Александрия они вновь углубились в ту же самую тему. «Наш разговор напоминал действия кораблей, которые разминулись в ночной тьме, — рассказывал Карлоу. — Я старался использовать удобный случай в своих интересах, а Джим продолжал питать меня пустой информацией.
Энглтон подтвердил историю с буквой «К». Он объяснил мне, что, по логике, этим человеком мог быть только я: я работал в Германии, мое имя начиналось с этой буквы, и я также бывал в Восточном Берлине. У меня был доступ практически ко всему».
Однако Энглтон все-таки проговорился об одном важном факте. Карлоу не знал, что его помимо прочего подозревали в том, что он сообщил Советам о попытках ЦРУ скопировать потайной микрофон, обнаруженный в гербе в американском посольстве в Москве. Не знал он также, что Питер Райт из МИ-5 проинформировал Энглтона, что источником утечки этих сведений был Джордж Блейк. Эта информация из МИ-5 сняла бы с Карлоу несправедливое обвинение, но Энглтон так и не раскрыл ее ни за этим ленчем, ни в другое время [258] .
258
После признания Блейка сэр Дик Уайт, глава МИ-6, прибыл в Вашингтон с отчетом о деле Блейка и причиненном им ущербе, но он опустил тот факт, что Блейк сообщил Советам о работе, проводившейся ЦРУ и англичанами по копированию подслушивающего устройства. Позднее, однако, Питер Райт шепнул Энглтону о признании Блейка. В ЦРУ полагают, что директивные указания КГБ, которые захватил с собой советский перебежчик Голицын и из которых было ясно, что Советам известно об исследованиях в ЦРУ, базировались на информации, предоставленной Блейком КГБ. Бывший сотрудник ЦРУ, знакомый с делом Карлоу, заявил, что Джим знал, что в утечке виноват Блейк, а не Карлоу. Он получил эти сведения от Питера Райта уже после увольнения Карлоу и скрыл их. Самое ужасное, что Джим был уверен в невиновности Карлоу, но не шевельнул и пальцем в его защиту.
Карлоу постоянно добивался от бывшего шефа контрразведки ответа, как все это могло произойти, как случилось, что под подозрением оказалось столько честных сотрудников ЦРУ? Энглтон сказал: «Поднялась буквально паника, когда Голицын сообщил, что среди нас имеется «крот». Мы и так были под постоянным давлением после предательства Бёрджеса и Маклина» [259] .
Когда Карлоу встречался с Энглтоном, он работал в Вашингтоне уже как директор по международным связям в корпорации «Монсанто». Вначале, после увольнения из ЦРУ, Карлоу, имевший жену и двоих детей,
259
Любопытно, что Энглтон, говоря о «давлении», ни разу не упомянул Филби, который имел гораздо большее значение, чем Бёрджес или Маклин. Возможно, это был для него чересчур болезненный вопрос, поскольку в Вашингтоне Филби и Энглтон регулярно вместе завтракали, и у шефа контрразведки ЦРУ не возникло даже тени подозрения, что перед ним сидит советский агент.
«В течение года я еле-еле сводил концы с концами, — рассказывал Карлоу, — наконец получил работу в корпорации «Монсанто». Мне платили больше, чем на государственной службе, предоставили право купить акции по льготной цене, а через полгода повысили в должности». Карлоу несколько лет работал в «Монсанто» в Сент-Луисе, а в 1970 году руководство корпорации направило его в Вашингтон. В качестве руководящего сотрудника корпорации, входившей в список пятисот крупнейших компаний США журнала «Форчун», Карлоу, можно сказать, преуспевал.
Однако рост его банковского счета не смог смягчить болезненные воспоминания об уходе из ЦРУ. Его супруга Либби умерла в 1976 году, так и не узнав окончания этой истории.
Карлоу ушел на пенсию из «Монсанто», но остался в Вашингтоне в качестве консультанта корпорации по международным делам. Полный решимости восстановить свое доброе имя, он начал разговоры с юристами, включая давнего друга из УСС Эдвина («Неда») Патцела-младшего.
«Я должен добраться до сути дела, — заявил Карлоу, — что именно произошло и кто в ответственности за это».
В сентябре 1980 года Карлоу затребовал свое полное досье из ЦРУ на основании законов о невмешательстве в частную жизнь и о свободе информации. В октябре 1980 года в конгрессе прошел закон о выплате компенсации лицам, незаконно пострадавшим от обвинения в шпионаже, который касался и Карлоу, а два месяца спустя, 18 декабря, Патцел официально уведомил адмирала Тэрнера о подаче иска на основании нового закона. Тогда же Карлоу со своим адвокатом встретился с должностными лицами ЦРУ и потребовал незамедлительных действий по своему делу.
Но так уж получилось, что одногодичный просвет, открывшийся в октябре 1980 года для истцов, предъявляющих претензии согласно «Закону о пособиях «кротам"», растянулся на время правления двух администраций. В январе 1981 года после инаугурации президента Рейгана в ЦРУ пришла новая команда. Делу Карлоу пришел конец на столе Уильяма Кейси.
Новый директор ЦРУ поручил своему Генеральному юрисконсульту Стэнли Споркину разобраться в деле. Негласно была создана комиссия из трех человек, включая Споркина. В своем меморандуме для Кейси Споркин сделал заключение, что выявленные факты заставляют рассматривать дело Карлоу «в несколько ином свете», чем дела Ковича и Гарблера, которым была выплачена компенсация [260] .
260
См. «Серж Питер Карлоу: прошение о компенсации ущерба согласно ст. 405 Закона о пособиях «кротам» (публичный закон 96-450)», докладная записка генерального юрисконсульта ЦРУ Стенли Споркина директору Центральной разведки Уильяму Кейси, 21 августа 1981 г.
Далее в меморандуме Споркина описывался предположительный ход событий. В декабре 1961 года перебежчик из КГБ Голицын заявил, что Советы проникли в ЦРУ. «Перебежчик не был в состоянии предоставить точное описание внедренного агента, но сообщенные им сведения до такой степени совпадали с данными по мистеру Карлоу, что он попал под серьезное подозрение и по нему было начато расследование, которое, однако, не смогло доказать, что именно Карлоу являлся этим внедренным агентом…»
Затем в секретном меморандуме последовали совершенно неожиданные выводы. Поскольку доказательства, что Карлоу является тем самым «кротом», не было обнаружено, пишет Споркин, может показаться, что он заслуживает компенсации. «Однако выявленные в ходе расследования факты привели к решению, что он должен быть уволен по причине нарушения режима секретности, независимо от обвинения… в сотрудничестве с чужой разведкой» [261] . Комиссия, добавил Споркин, пришла к выводу, что иск Карлоу следует отвести.
261
Там же.