Охота на Мясника
Шрифт:
Галина звонила своей единственной подруге. Может быть, если бы та оказалась дома, все случилось по-иному. Но в трубке раздался лишь голос автоответчика. Галина дождалась сигнала записи и тихо, с перерывами, произнесла:
— Алло, Ира, это я. Прости меня и прощай… Живи долго и счастливо… И держись за своего Крюкова. Я ухожу…
И положила трубку. Потом снова сняла и опустила рядом с аппаратом. Она не хотела, чтобы ей помешал случайный звонок. Она боялась что у нее не хватит решимости.
Она прошла на кухню, торопливо черкнула карандашом несколько прощальных слов
"Это ничего, — уговаривала она себя. — Бог всемилостив, он простит мне, что я явлюсь к нему без приглашения".
Но она не могла заставить себя совершить последний ужасный шаг и сгорбившись сидела на краю ванны в полной прострации.
Человек в темном плаще, следивший за окнами ее квартиры, посмотрел на часы и пробормотал:
— Пора бы уже…
Он перешел улицу и скрылся в подъезде Галины. Спустя десять минут он вышел оттуда, сел в стоявшие у мусорных баков синие жигули-"копейку" с проржавевшими крыльями и уехал. Еще через десять минут он привычно припарковал свою четырехколесную рухлядь на автомобильной стоянке возле "Вагнеровского центра" между шестисотым мерседесом и еще более шикарным астон-мартином. Здесь он вылез из машины и уверенной походкой направился к главному входу в здание.
Старший опер Управления специальной службы Крюков по мнению столичных наркоторговцев справедливо носил высокое звание "Самого Тухлого Душмана Советского Союза", которое сохранилось за ним и после распада СССР. Кроме этого он продолжал который год носить не слишком высокое звание капитана милиции. И было похоже, что строки Высоцкого о капитане, который никогда не будет майором, касались именно Крюкова. Малейший намек на присвоение ему погон с "лыжней" — двумя просветами и одной звездой — вызывал у крюковского начальства прединсультное состояние. Сам Крюков относился к этой вопиющей несправедливости со спокойствием истинного философа:
"От большой звезды задница тяжелеет".
Этот тяжелый для многих день и у него начался с неприятностей.
Едва он со своей опергруппой отъехал от родной конторы, на его плечо легла тяжелая рука его заместителя, двухметрового стокилограммового паренька по прозвищу Птенчик. Птенчик, полуобернувшись, пристально вгляделся в жутко грязное заднее стекло крюковской волги и проговорил:
— Секи назад, командир. У нас балан на хвосте!
Крюков посмотрел в зеркало заднего вида и убедился, что Птенчик не ошибся. К ним плотно прилипла голубая пятерка с выдвинутой на длину локтя антенной.
— Наружка, — с ходу определил третий сотрудник опергруппы Шурик Папастраки, которого все звали Папа-в-сраке или просто Грека, молодой но не по годам развитый. — Легавым буду — за нас особка взялась. Внутренние органы внутренних органов. Говно, блин, в квадрате. Может оторвемся?
— На хрена? — пожал плечами Крюков. — Они на работе и мы на работе.
Мы же не бордели бомбить едем, а выполняем ответственное задание командования.
— Не, ну это беспредел голимый! Что хотят, то и делают!
Кстати, сегодня ровно сорок дней, как его с подругой Мясник завалил.
Помянуть бы надо.
— Ни фига, — покрутил головой Крюков. — В смысле да, помянуть надо но пасут нас не из-за Лешки. Он ведь даже не на работе погиб. И за каким хреном его тогда в парк понесло?
— Он не верил, что Мясник погиб и считал, что тот придет к тайнику. И оказался прав. А в особке считают, что мы в этом деле как-то завязаны, потому нас и пасут, — стоял на своем Грека.
— Вот хрена ты угадал, — проворчал Птенчик. — С тех пор сколько времени прошло! Что же они раньше не суетились? Просто это очередная фаза борьбы за чистые руки и за пустые карманы.
— А я думаю — это обычная инициативка, — предположил Крюков. — У ребят, видно, с раскрытием плохо. Месяц кончается, год кончается, век кончается, тысячелетие кончается. Все кончается, а план горит. Вот и шарят наугад, за наш счет свои проблемы хотят решить. Сразу за тысячу лет. Но с нами у них вряд ли выгорит. Не туда попали, ошиблись дыркой.
Сегодня наш девиз — законность!
Утром Крюков получил верную наколку на квартиру в одном из спальных районов, где гости из братской Нигерии, в основном студенты, складировали свои национальные сувениры. Как правило — "черный героин".
Хату Крюкову "сдал" проверенный стукач, также из числа нигерийских студентов, Окике Марафет.
Собственно, студентом "Лумумбария" Марафет был очень давно. С тех пор университета он так и не закончил, зато успел фиктивно жениться на москвичке и получить прописку. Он, разумеется, тоже принимал и перепродавал "товар". При этом он исправно сдавал Крюкову гонцов с далекой жаркой родины, если им не посчастливилось оказаться его родственниками. Нигерия, конечно, страна дикая, но и там не дураки живут. Не хуже нас разбираются: закон есть закон, но семья — дело святое.
Так вышло и на этот раз. Пару дней назад группа Крюкова прихватила "заряженного" героином негритенка, который при тщательной проверке оказался одним из многочисленных племянников Марафета. В обмен на свободу дальнего родственника Окике, не моргнув глазом, сдал очередной склад земляков-конкурентов. Бизнес есть бизнес.
Бригада Крюкова приехала по указанному Марафетом адресу и выгрузилась из машины. Двухметровый Птенчик нахлобучил на голову козырьком назад зимнюю бейсболку. Одевался он все так же по-рэперски, из-под теплой куртки-размахайки у него снизу выглядывал длинный свитер, а из-под него до колен торчал подол рубахи. Крюков зябко поежился и поднял белый цигейковый воротник светло-коричневого фирменного "пилота-бомбардира". Грека также был облачен в "бомбардир", только качеством пониже — то ли китайский, то ли турецкий. И мех на его воротнике напоминал цветом порыжевшую от старости войлочную кошму, засыпанную табачным пеплом — очень модная в этом году расцветка.