Охота на охотника
Шрифт:
– А если нет?
– Никто ему не поможет, - она смотрела в окно.
И Лизавета глянула.
Небо было... алым? Аккурат, что шелковый платок, который папенька матушке подарил. И молнии расползались, что шитье золотое... надо же, ни тучки, а туда же, молнии.
– И все-таки сказать надо, - Таровицкая перебросила косу за спину.
– И целителя, раз уж такое дело...
– Бабушку...
– Хорошо.
Они вышли, а Лизавета... она просто желала убедиться, что князь дышит. Села рядышком, взяла за руку.
По ладони линии расползаются.
И Лизавета их гладит.
Как тетушка там учила? Линия жизни... вот она, тонкой ниточкой протянулась ажно на запястье, значит, жизнь князю суждена долгая. И впору порадоваться, только как-то все одно страшно. А вот холм Венеры, ромейской богини, которая за любовь отвечает. И еще одна линия под ним, сердечная, ишь, толстая какая, глубокая. Тетушка всенепременно увидала бы в том знак особый, а вот Лизавета только на руку и способна пялится.
...дышит.
Ровно так дышит, спокойно... и неприлично разглядывать спящих мужчин, однако Лизавета не способна взгляда отвести. Вот морщинки на лбу. И родимое пятнышко под левым глазом, смешное, будто мушку князь наклеил по старой моде. Пятнышко тянет потрогать, но это уж и вовсе...
– Он оправится, - Одовецкая положила ладони на виски.
– Главное, чтобы теперь лежал, хотя бы сутки, пока ткани не стабилизируются. Иначе кровоизлияние и...
...и он умрет?
Не умрет. Лизавета не позволит. Она не хочет, чтобы люди, ей близкие, умирали... хватит уже... а он близкий? Щетина темная на подбородке пробилась. Колет пальцы. А губы резкие. Интересно, он пощечину простил?
Лизавета вздохнула.
А князь открыл-таки глаза.
– Вот упрямец, - почти восхитилась Аглая, впрочем, рук своих с головы Навойского не убрав.
– И главное, какая поразительная устойчивость к внушению... спи уже.
Спать князь не собирался. Его взгляд зацепился за Лизавету, и губы растянулись в нелепой улыбке.
– Ты... рыжая... знаешь, у рыжих глаза должны быть зелеными.
– Почему?
– тихо спросила она.
– Потому что так положено... но твои мне нравятся больше. Темные. Как вишня. Я вишню люблю. Она кислая... а ты...
– Тоже кислая?
– Рыжая... бесстыжая...
Захотелось одновременно и заплакать, и побить князя подушкой. Тоже придумал... бесстыжая...
– Он не совсем, чтобы в себе, - Одовецкая пальцы отняла.
– Спутанность сознания - это нормально. Хотя... моя тетушка говорила, что люди, когда бредят, не лгут...
– И целоваться ты толком не умеешь...
Лизавета почувствовала, как вспыхнули щеки.
Целоваться?
Не умеет?
– Но я научу, - князь-таки закрыл глаза.
– Потом... устал что-то...
– Значит, надо отдыхать.
– Буду... только ты не уходи, ладно?
–
– Хорошо... только в следующий раз я тебя лучше клубникой накормлю... с клубникой целоваться будет вкуснее, чем с огурцом...
...Одовецкая сделала вид, что занята исключительно содержимым своего кофра, за что Лизавета была ей невероятно благодарна.
А еще Лизавету не оставляло ощущение, что она забыла о чем-то важном.
Лешек вышел из круга.
Огляделся.
Тьма была кромешной, но не для внука Полоза. Он коснулся стены, пробуждая камень к жизни, и тот слабо засветился.
– Митька!
– Лешек весьма надеялся, что у старого приятеля хватило выдержки дождаться Лешекового возвращения. В пользу того говорила приятная пустота подземелий.
Ни магов-поисковиков, ни войска.
Ни обеспокоенного папеньки.
...ни, что характерно, самого Митьки.
Лешек прислушался к камню и, крутанувшись, шагнул туда, где почуял живое человеческое тепло.
– Митька, зараза ты этакая...
– он запнулся.
Митьки не было.
В уголке, прижимаясь к холодной стене, сидела девушка вида самого разнесчастного и баюкала в руках револьвер.
– Не подходи, - сказала она, револьвер поднимая, - а то стрельну!
– Зачем?
Девица была...
...смутно знакомой.
Где-то он определенно видел ее, но вот где... когда? Среди красавиц? Или просто во дворце... не важно, главное, что в подземельях девице точно было не место.
– Митька где?
– поинтересовался он, а девица ответила:
– Унесли.
– Кто?
– Девочки. Он раненый был. И Одовецкая сказала сперва, что он умрет...
...сердце кольнуло.
– ...а потом Лизавета его позвала, и Одовецкая ему голову разрезала...
...душа перевернулась.
Митька умереть не может. Он, конечно, не древнего рода, но маг и силы изрядной... и не может он умереть, и все тут!
– ...она там кости правила, - девица коснулась пальчиками виска, но револьвер не убрала.
– А потом сказала, что его можно уносить.
– И унесли?
Она кивнула, уточнив:
– Асинья... тропу открыла...
– А ты?
Девица вздохнула печально-препечально, признаваясь:
– А меня забыли...
Ага.
Забыли.
Взяли и...
– Они не виноваты, - она опустила взгляд.
– Просто... дар у меня такой... меня и родные... маменька трижды на ярмарке забывала. Там людей много, я пугалась и вот... последнего раза меня два дня искали... и маменька сказала, что больше на ярмарку брать меня не станет, потому что к нее нервы слабые. А я же не виновата. Дар просто... я чуть отошла... там блеснуло что-то, а когда вернулась, то их... не успела. И куда идти не знаю.