Охота на охотника
Шрифт:
Наяву конторой руководить оказалось не так и просто.
Нет, Первецова слушались. Приказания его исполняли, однако не отпускала препоганая мыслишка, что приказания эти неверны... вот, скажем, взять Стрежницкого.
С одной стороны девица застреленная имелась.
И сам Стрежницкий не отпирался.
И стало быть, вина явная, а потому и действия очевидны, но теперь, перед князем, очевидность их вдруг поблекла.
– И ты, идиот, отправил его... куда?
– В...в заключение.
На щеках вспыхнули пятна. Осознавать себя идиотом
– Куда именно?
– уточнил князь и поморщился.
Хотелось наорать, а паче того перетянуть Первецова тросточкою по хребту, глядишь, и вправду ток кровяной усилится, прильет кровушка к мозгам и вернет способность мыслить ясно.
Жаль, что закон запрещает применять к чинам нижестоящим насилие.
Ничего... против ссылки закона нету.
Вот закончится это дело, и отправится Первецов на границу, годков на пару, пока опыта не наберется или не помудреет. Говорят, люди в обстоятельствах стесненных мудреют со страшною силой.
– Так... в Заложное крыло.
Димитрий осторожно кивнул. А может... конечно, Стрежницкий не виновен, тут и сомнений нет, но в Заложном крыле издревле держали узников высоких, а потому условия там были весьма себе приличные. Глядишь, и целее будет.
Правда, идти туда далеко, а придется.
– Не надо было?
– тихо спросил Первецов.
– А тебя не смутило, что охрана спала, - Димитрий пролистал доклад.
Первецов пожал плечиками: мол, случается и с лучшими из нас.
– И как девица очутилась в его покоях посреди ночи?
– Ну...
– Первецов потянул себя за локон. Локоны у него были отменными, крупными, аккуратными, уложенными один к другому, а главное, лысинку прикрывающие.
– Может... того... преступной страсти предаться желала?
– Конкурсантка?
– Так... Стрежницкий же... ему все едино.
– Стрежницкий ныне, если и способен предаться преступной страсти, то только к питию...
– Но она ж не знала!
– возразил, осмелевши, Первецов. И локонами тряхнул. И платочек шейный, по новой моде крупным узлом завязанный, поправил. На платочке поблескивала булавка с птицею.
Парная ей брошь украшала карман.
И выглядел Первецов, надобно сказать, препрезентабельно.
А может, он?
Он ведь небогат, сколь Димитрий помнил. Рода среднего, но честолюбив, хотя и умом особым не отягощен. А честолюбие без ума опасно...
...если бы предложили...
– Влюбилась. Решила к возлюбленному пробраться... удивить его...
...и главное, чушь эту несет с серьезным видом. Только реснички хлопают, длинные да завитые... прежде-то Первецов куда как попроще был.
Нет, предать прямо не осмелился бы, характер не тот, а вот принять подношение за малую толику информации... и ведь, ирод такой, он даже не поймет, что важно, а что так...
– ...а он не признал и застрелил.
С другой стороны...
– Хорошо, - вздохнул князь Навойский, тросточку сжимая.
– А Стрельницкий
Первецов слегка замялся.
– Да чепуху всякую... кто ж ему, убийце, поверит?
Действительно... и надобно все-таки подвинуть этого красавца безмозглого. Может, прямо теперь услать... или...
– Послушай, - Димитрий положил руку на пиджачишко канареечного яркого колеру.
– Есть к тебе важное дело... государственное... справишься, чином не обижу. Видишь, творится неладное вокруг? Надобно, чтобы ты к девицам присмотрелся, кто из них о чем говорит, кто из них короны желает. Понимаешь? А заодно, чтоб им вреда не причинили.
Первецов торжественно кивнул.
...глядишь, и приберет к рукам кто этакого доброго молодца. А если и нет, все одно хоть под ногами крутится не будет.
Димитрий прижал ладонь к голове.
Ноет.
И главное, зараза, отлежаться не выйдет, потому как...
...оно не ждет.
Глава 3
Глава 3
...чуяла, Марья?
– Малжата Ивановна была женщиной солидной, как и полагалось быть почтеннейшей купчихе, дочери купца и матери семерых детей, которых она, к слову, успела пристроить к жизни, и ранняя гибель супруга в том не помешала. Ныне Малжата Ивановна, притомившись от дел насущных, кои вела твердою рученькой к печали старших сыновей - они сами не отказались бы поуправлять торговлей - изволила пить кофий.
Устроилась она в гостиной, как водится у особ благородных.
За столиком.
И что с того, что столик был поболее тех, которые ей норовили всучить... ломбер... туалет... на этот туалет, небось, и чашку нормальную не примостыкалишь, а ведь кроме чашки самовар есть и чайник с бабой плюшевою, и молочник, и масленка с фарфоровою затейливой крышкой. Склянки с вареньями, медом липовым опять же - поди-ка, догадайся наперед, чего душеньке восхочется.
– Пей ужо, - велела Малжата Ивановна компаньонке, которую держала, как сама верила, исключительно из жалости и еще приличиев ради.
– И чего там выходит?
А еще компаньонка, будучи из девиц тех самых, благородного рождения, но нищеты изрядной, к своим сорока трем годам сжившаяся и с ролью подчиненной, и с характером Малжаты Ивановны, раскидывала карточные листы. Не сказать, чтобы совсем уж будущее прозревала, но забавно было.
И ныне вот чашку отставила, потянулась к замасленной колоде.
Белые пальчики ловко перебирали листы.
Малжата Ивановна шею потянула, силясь разглядеть, чего ж там такого выпадет. И поневоле поморщилась: слухи по городу ходили самые разные, и все до одного толку нехорошего. И на фабриках появились людишки престранные, стали народец баломутить. Оно-то и хорошо, что пивовары Малжатины из опытных, понимающих, живо скрутили говорунов да городовым передали. А ведь есть и те, кто помоложе, кому голову задурить легко.