Охота на русскую Золушку
Шрифт:
«Ты уже на человека не похожа!»
Кстати, на последнее я ему ответила резче, чем хотела. Потому что действительно уже здорово напилась, и алкоголь сбросил все настройки трезвой Маши. Ну, там вежливость, терпимость, уважение чужого мнения и всякое такое, что нужно в повседневной жизни, но сильно мешает на вечеринке.
— Зато ты похож на человека, — выдохнула я ему в лицо, потом скривилась, словно не я, а он обдал меня ромово-текильными парами, — На очень скучного человека!
Он посмотрел на меня в упор, потом понял, видно, что опоздал с увещеваниями, только головой покачал и, вздохнув, предрек:
— Ты пожалеешь об этом!
И
Но тогда, я только крикнула ему вслед:
— Подумаешь!
И, допив очередной коктейль, пошла танцевать.
Еще ко мне приставал Платон. Он терся рядом и бубнил что его отец должен видеть нас вместе. Хотя бы иногда. И вот если вечеринка, то надо бы сделать селфи. Чтобы старик не дергался и думал, что у нас все по плану. А я ему ответила, что у меня он вместе со своим папашей в планах не стоит. И пусть они оба катятся ко всем чертям. Я же говорю, настройки трезвой Маши слетели. Я и не подозревала, что без вот этих всех годами наработанных правил поведения, моя базовая модель такая гопница.
Вроде, Платон тоже вспылил. Во всяком случае, я помню, что голос его стал сухим и резким. И как будто вовсе не расслабленно-пьяным, каким он говорил и на трезвую голову.
— Ты, блин, соображаешь, что несешь, кукла?! У нас договор, забыла?! И если ты его нарушишь, я из тебя душу вытрясу!
Ну, может быть, мне только показалось. И эти жесткие слова я уже сама додумала. Если так посудить, Платон никогда мне такое не говорил. И вряд ли сказал тогда, в свете огней и шуме музыки.
Но уточнить я не успела, к нам подскочила Эльза и, утащив его от меня, принялась накачивать шотами. Не знаю зачем. Может увидела, что мы ссоримся, а скорее всего решила, что подвернулся удобный случай обратить на себя внимание дорогого мальчика. Я от всей души пожелала ей удачи. К сожалению, мои надежды не сбылись, и очнувшись в палате больницы я услышала от врача:
— Ваш жених очень переживает.
После чего увидела физиономию Платона. Черт бы его подрал, честное слово!
— Машка! Ты выглядишь как… — он покрутил головой, пытаясь разглядеть мое опухшее лицо получше, — как законченная Алка.
Я зависла, пытаясь вспомнить хотя бы одну девушку с таким именем. Но в нашем поколении оно не популярно. Так что я не преуспела. А Платон заржал радостным конем.
— Да ладно! Тебе никто еще не сказал, как вы похожи? Ты только думать не пытайся. Это ужасно смешно выглядит на твоей роже… то есть прости, лице, конечно. Только сейчас оно больше на рожу смахивает. Не обижайся!
Я вздохнула. Вообще-то у меня все еще болело… везде. Как будто в каждую клетку моего организма по иголочке впилось. Жуткое ощущение. А этот ржет.
— Я не знаю никакой Алки, Платон.
Сказала и осеклась испуганно. Голос из меня не звучал, а сипел. А во рту тут же собралась вязкая слюна. Да что за гадость!
— Алкашня ты, Машка! — не понял моих страданий Платон, — Выглядишь так, будто пила дешевую водку месяц без перерыва.
— Откуда тебе знать, как это выглядит, — и я снова испугалась. Неужели эти гадские муравьи покалечили изнутри мое горло?
— О, у меня огромный опыт.
— Ладно, — я махнула рукой.
Но он тут же поймал ее, испуганно пробормотав:
— Ты это, полегче. В тебя иголок понатыкали. Ты ж в больнице, детка.
—
— Одно другого не исключает. Ты мне всякая нравишься.
Я обратилась к своем терпению. Которое в моем трезвом, изрядно измотанном организме работало на все сто. Даже на все двести. Мне ведь только и осталось, что лежать у всех на виду и принимать и шуточки, и участие, и сочувствие. Хотя всего этого было для меня, пожалуй, через край. Ненавижу болеть. Мне нравится быть сильной и независимой. Но сегодня мне это не удавалось от слова совсем. Каждый посетитель выразил участие, посетовал на злодейку судьбу и выдвинул предположение, что сама я добраться до отдаленного муравейника не смогла бы. Шутка ли, почти две мили по пересеченной местности. Если бы я потащилась до него своим ходом, то добрела примерно в то же время, в которое меня обнаружил там Марко. Только без ущерба для здоровья и внешнего вида.
Марко… единственный, кого я хотела видеть и тем вечером, а потом и утром. Но он все не приходил. А я помнила, как он несся ко мне тогда по лесу, как подхватил на руки, как прижал к груди, крепко, словно приклеить хотел, как бешено стучало его сердце. Я надеялась, что вот оно, истинное его чувство. Такое же живое и горячее, как тогда в клубе «Черная королева». Такое же, как и мое. И ночью он мне снился. Как будто маньяк-киномеханик раз за разом прокручивал мне один и тот же короткий рилз. Как Марко бежит ко мне сквозь туман, как подхватывает на руки, прижимает к горячей груди, как стучит его сердце. И я чувствую его мягкие губы на своем виске.
— Мария, детка, — шепчет он.
Его поцелуи на лбу, веках, щеках. И мне легче. Боль и страх отступают. Он лечит меня так нежно. Его ласки лучшее лекарство на свете.
— Ты ведь понимаешь, что кто-то отнес тебя за две мили и положил на муравейник? — Лехины очки сверкнули на солнце. И у меня не сразу получилось отыскать за ними его глаза.
Но я кивнула. Он сейчас похож на агента разведки. Я не смогла сдержать улыбки. А он тут же надулся:
— Это не смешно, Маша. Тебя же хотели убить?!
— Убить?! Не драматизируй. Подшутить, возможно…
— Ничего себе шуточки? В духе Стивена Кинга! Маша, я серьезно! Кто-то заморочился чтобы оттащить тебя далеко от дома. И чтобы тебя долго не могли найти. Это похоже на попытку причинить серьезный ущерб здоровью. Если бы мы не организовали поиски, если бы Альберт не поднял на уши всех полицейских графства, если бы по его требованию не прилетели спецы из Лондона, ты уверена, что пережила бы в лесу сутки?
Мы помолчали. Я представила себе, как блуждала бы до ночи по лесу, если бы Марко меня не нашел. И содрогнулась.
— У тебя появился враг, Маша. Очень жестокий враг.
Как ни хотелось мне объяснить неприятное приключение дурацким розыгрышем, не получалось. Леха был прав, тот, кто оставил меня на муравейнике, был настроен решительно. Он не шутил. Что хотел мне сказать, пока не понятно, но это если не наказание, то точно серьезное предупреждение.
— Их было не меньше двух. Один, наверное, слуга. Я видела его где-то.
— В поместье или в Оксфорде?
Я постаралась напрячь извилины, но тщетно. Образ того, кто привел меня к Западному входу, я помнила в общих чертах. Может быть, даже узнала, если бы встретила. Но вот где я могла с ним сталкиваться раньше — тут тупик. Мы именно что виделись с ним мельком, а потому я и не могла понять, при каких обстоятельствах.