Охота на сыщиков
Шрифт:
Видите ли, цель такого „парада" — вопреки широко распространенному заблуждению относительно опознания подозреваемых потерпевшими, процедура, которая оказывается более полезной в теории нежели на практике, — заключается в том, чтобы ознакомить как можно больше детективов с теми субъектами, кто творит зло в этом городе. В идеале следовало бы, конечно, собирать на каждый „парад" всех детективов из всех полицейских участков, однако другие неотложные дела исключали такую возможность. Так что каждый раз из каждого участка вызывали только двух детективов, исходя из того соображения, что если уж нельзя все время собирать
— Добро, начинаем! — возвестил в микрофон шеф следственнорозыскной службы.
Карелла и Буш уселись в пятом ряду, и в тот же момент на подмостки поднялись первые два правонарушителя. Обычно их вызывали в том составе, в котором они были задержаны: соло, дуэтом, трио, квартетом и тому подобное. Предпринималось это просто с целью продемонстрировать modus operandi[42]. Если преступник однажды „работал" в паре, то на последующие „дела" он, как правило, опять идет с напарником.
Полицейский стенографист нацелил карандаш в свой блокнот. Шеф произнес в микрофон: „Дайамандбэк, один", объявляя район города, в котором был произведен арест, и номер происшествия по этому району.
— Дайамандбэк, один. Ансельмо Джозеф семнадцати лет и Ди Палермо Фредерик шестнадцати лет. Взломали дверь квартиры на углу Кэмбридж и Гриббл. Проживающая в квартире женщина позвала на помощь, ее крики услышал патрульный полисмен, немедленно прибывший на место происшествия. Дать показания арестованные отказались. Что скажешь, Джо?
Темные карие глаза Джозефа Ансельмо, высокого и очень худого брюнета, казались еще темнее на мертвенно-бледном лице. Эта неестественная бледность была порождена одним-единственным чувством, завладевшим пареньком без остатка. Джозеф Ансельмо отчаянно трусил.
— Так что скажешь, Джо? — повторил шеф.
— А что вы хотите? — растерянно спросил он.
— Взломали вы дверь той квартиры?
— Да.
— Зачем?
— Не знаю.
— Ну и ну! Вы взломали дверь, значит, у вас была на то причина. А что в квартире кто-то есть, знали?
— Нет.
— Один дверь ломал?
Ансельмо не ответил.
— А ты что скажешь, Фредди? Вдвоем ломали дверь? Ты там был вместе с Джо?
Фредерик Ди Палермо, голубоглазый блондин, был пониже Ансельмо ростом и выглядел почище и поопрятнее. Несмотря на заметное различие во внешнем виде, Фредерика с Джо объединяло два обстоятельства. Во-первых, pro так же, как и приятеля, арестовали за уголовное преступление. Во-вторых, он так же, как и приятель, отчаянно трусил.
— Был, — коротко ответил Ди Палермо.
— Каким образом вы взломали дверь?
— Вышибли замок.
— Чем?
— Молотком.
— И не боялись нашуметь?
— Да мы только один раз стукнули по-быстрому, — объяснил Ди Палермо. — Мы же не знали, что там кто-то есть.
— И что же вы ожидали найти в квартире?
— Не знаю, — пожал плечами Ди Палермо.
— Послушайте, — терпеливо продолжал шеф, — вы оба проникли в квартиру. Вы сами только что признались. Значит, у вас была какая-то для этого причина?
— Да нам девчонки сказали, — ответил Ансельмо.
— Какие девчонки?
— А, какие-то там чувихи.
— И что же они вам сказали?
— Сломать дверь.
— Зачем?
— Так просто.
— Что значит так просто?
— Забавы
— Только забавы ради?
— Да сам не знаю, зачем мы взломали эту дверь. — Ансельмо бросил быстрый испуганный взгляд на Ди Палермо.
— Наверное, чтобы взять что-нибудь из квартиры? — подсказал шеф.
— Ну, может, па… — неуверенно начал Ди Палермо и умолк.
— Может, что?
— Пару долларов.
— Значит, задумали ограбление, так?
— Наверное, так, — согласился Ди Палермо.
— И что вы сделали, когда обнаружили, что в квартире кто-то есть?
— Тетка закричала, — заявил Ансельмо.
— Мы смылись, — в унисон сказал Ди Палермо.
— Следующий! — объявил шеф.
Парни спустились с подмостков и направились к ожидавшему их полисмену. Наговорили они чертовски много, куда больше, чем следовало бы. Они имели полное право вообще не произносить ни единого слова во время „парада". Не зная этого, не зная, что их позиции тем более прочны, что они не дали показаний сразу после ареста, ребята отвечали на вопросы с замечательной наивностью. Хороший адвокат свел бы обвинение против них к противозаконному проникновению в пустую квартиру без корыстных намерений, то есть к мелкому проступку. Однако шеф следственно-розыскного отдела спросил их, собирались ли они совершить ограбление, и парни ответили утвердительно. Статья 402 уголовного кодекса содержит следующее определение ограбления первой степени:
1. Будучи вооруженным тем или иным опасным оружием; или
2. Вооружившись таким оружием на месте; или
3. При содействии и в присутствии сообщника; или…
А впрочем, далее уже не важно. Ребята бездумно сами надели петлю тяжкого преступления на свои юные шеи, возможно, даже не ведая, что ограбление первой степени карается тюремным заключением на неопределенный срок не менее 10 и не более 30 лет.
„Какие-то там чувихи" крепко подвели своих знакомых.
— Дайамандбэк, два. Притчетт Вирджиния тридцати четырех лет. В три часа ночи нанесла несколько ударов топориком по шее и голове своему в кавычках мужу. Давать показания отказалась.
Пока шеф зачитывал эти сведения, Вирджиния Притчетт прошла на подмостки. Это была хрупкая маленькая женщина, едва достигающая отметки пять футов один дюйм, с легкими тонкими рыжими волосами. На губах ее не было и следа помады. Не было и следа улыбки. Потухший взгляд без всяких признаков жизни.
— Вирджиния! — обратился к ней шеф.
Она подняла голову, но серые глаза оставались безжизненными, женщина, не моргая, смотрела в заливающие режущим светом прожекторы. Крепко стиснутые ладони аккуратно сложены на животе.
— Вирджиния!
— Да, сэр. — Голос ее был едва различим, Карелла даже нагнулся вперед, чтобы расслышать, что она говорит.
— Что случилось, Вирджиния? — начал шеф.
Она пожала плечами, будто сама не могла понять, что случилось. Движение было мимолетным и невыразительным — жест, каким проводят рукой по глазам.
— Ну, что же все-таки произошло?
Вирджиния выпрямилась в полный рост, отчасти для того, чтобы говорить в микрофон, установленный в нескольких дюймах от ее лица на прочной металлической стойке, отчасти потому, что на нее смотрели десятки глаз, и она вдруг осознала, что стоит с понуренной головой и согнутыми плечами. В.зале стояла мертвая тишина.