Охота на сыщиков
Шрифт:
— Тысячу раз слышала про этого твоего парня.
— …уединиться в самый жаркий день года в запертой комнате с наглухо закрытыми окнами да под четырьмя одеялами! — закончил Буш.
— Джин с тоником? — игнорируя полезные советы приятеля Буша, спросила Элис.
— Годится.
— Говорят, водка с тоником вкуснее.
— Надо попробовать как-нибудь.
— Тяжелый был день?
— Да, черт побери. А у тебя?
— А что у меня? Сидела и беспокоилась за тебя.
— То-то я смотрю, седых волос сколько
— О, ему не оценить любви моей и заботы о нем! — продекламировала Элис предметам интерьера. — Нашли уже этого убийцу?
— Нет.
— Лимон положить?
— Как хочешь?
— За ним на кухню идти. Слушай, будь славным мальчиком, попей без лимона.
— А я всегда славный мальчик, — заверил ее Буш.
Элис протянула ему стакан. Буш уселся на край кровати. Сделал несколько глотков и наклонился вперед, уперев локти в колени и сложившись чуть ли не пополам, так что стакан в его длинных мускулистых руках едва не касался пола.
— Устал?
— До потери пульса.
— Господи, опять! Можешь ты придумать что-нибудь новенькое? Вечно у тебя одни и те же словечки.
— Например?
— Например, когда мы едем в машине и ты попадаешь в „зеленую волну"[38], ты всегда говоришь „идем в ногу".
— А что тут плохого?
— Ничего. Первые сто раз. Жарко мне, — сменила тему Элис.
— Мне тоже, — буркнул Буш.
Элис начала расстегивать блузку и еще до того, как он успел вскинуть голову, сказала:
— Только не воображай ничего такого!
У нее были большие груди, стиснутые сейчас тонким белым лифчиком. Сквозь прозрачную нейлоновую отделку он ясно видел вдруг напрягшиеся соски. И вспомнил фотографии из „Нэшнл джиогрэфик[39], который он перелистывал в ожидании приема к зубному врачу. Девушки с Бали[40]. Ни у кого нет таких грудей, как у девушек с Бали. Разве что у Элис.
— И что ты делала целый день? — хрипло выговорил он.
— Ничего особенного.
— Сидела дома?
— Да почти все время.
— Скучала по мне?
— Я всегда по тебе скучаю, — бесстрастно заявила Элис.
— И я скучал. Очень, — признался Хэнк.
— Пей лучше, пока совсем не согрелось.
— Я серьезно, Элис.
— Ладно, я рада. — По губам Элис скользнула улыбка. Улыбнулась она столь мимолетно, что у Хэнка возникло странное ощущение, что сделала это Элис только по обязанности. — Почему бы тебе не поспать немного? — спросила она его.
— Рановато еще, — возразил Хэнк, не спуская с нее глаз.
— Хэнк, если ты воображаешь…
— Что?
— Нет, ничего.
— Мне придется вернуться в участок. Попозже, — сообщил Буш.
— Вы действительно взялись за это дело, я вижу, — сказала Элис.
— Давят со всех сторон, — пожаловался
— Держу пари, что все кончено. Больше убийств не будет.
— Как сказать, — усомнился Хэнк.
— Поешь перед уходом?
— А я еще не собираюсь уходить.
Элис вздохнула.
— Никакого спасения от этой жары нет, — раздраженно бросила Элис.
Она расстегнула пуговицу на боку юбки и потянула вниз молнию. Юбка упала вокруг ее ног черным кольцом, и Элис, перешагнув его, пошла к окну. Буш не мог оторвать глаз от белых нейлоновых трусиков, окаймленных кружевной паутинкой на длинных гладких ногах.
— Иди ко мне, — позвал он.
— Нет. Не хочется, Хэнк.
— Ну, ладно.
— Как думаешь, ночью хоть станет прохладнее?
— Сомневаюсь. — Буш пристально смотрел ей в спину. Он был уверен, что этот домашний стриптиз она затеяла для него, но сама в то же время говорит… Он в недоумении сморщил лоб и ожесточенно потер нос.
Элис обернулась к нему от окна. Какая у нее белая кожа, белее даже ее белого белья. Груди круглились над тесным лифчиком.
— Постричься бы тебе не мешало, — посоветовала Элис.
— Завтра попытаюсь. У нас нет ни минуты свободной.
— О, будь проклята эта жара! — простонала она и завела руки за спину, нащупывая крючки лифчика.
Швырнув лифчик через всю комнату, Элис, колыхая грудями, пошла налить себе еще джина. Хэнк провожал ее завороженным взглядом. Что она делает, билось у него в голове. Что же она со мной делает!
Он резко поднялся с кровати и подошел к Элис, которая так и осталась стоять к нему спиной. Обнял, сжав ладонями груди.
— Не надо, — попросила она.
— Малышка…
— Прекрати. — В непререкаемом тоне ее голоса теперь звучала холодность.
— Но почему?
— Потому что я так говорю.
— Тогда какого черта ты разгуливаешь здесь передо мной, как…
— Убери руки, Хэнк. Пусти меня!
— Ну, малышка…
Элис вырвалась и повернулась к нему лицом.
— Иди поспи. Ты устал. — Ее глаза мерцали каким-то странным выражением, в них светился злорадный, почти злобный огонек.
— Но может…
— Нет.
— Побойся Бога, Элис…
— Нет, я сказала!
— Ладно.
— Ладно, так и ладно. — Опять та же мимолетная улыбка.
— Ну, я тогда… прилягу, — промямлил Хэнк.
— Вот и хорошо. Приляг.
— Все-таки я никак не пойму, почему…
— В такую жару даже простыня не нужна, — перебила его Элис.
Хэнк подошел к кровати, скинул ботинки, стащил носки. Ему не хотелось раздеваться при ней, чтобы не доставлять ей удовольствия видеть — теперь, когда он был отвергнут, — как она на него действует. Он торопливо стянул брюки и юркнул под простыню, натянув ее до самого подбородка.