Охота на волков

Щупов Андрей Олегович

Вероятно, оттого и зародилась его «жизненная система» — технологическая цепочка, организующая переизбыток энергии, компенсирующая ее недостаточность. В периоды меланхолий он просто нуждался в чем-то подобном, расписывая дни по часам и минутам, составляя многопунктовые планы. Скучающие руки, тоска, аппетит — все подобно револьверным патронам заполняло свои законные гнезда. Именно такая система лучше всего прочего отвлекала от жизни, от дрязг, адаптируя автора к кометообразной эпохе, шлейфу всех ее противоречий. Он не хотел болеть — и не болел, а утопающий дух за волосы и за уши мюнхаузеновским усилием ежедневно выволакивал из чавкающей трясины.

Совершенствуя систему, Логинов ввел в нее обязательное посещение бань, обливание холодной водой, трехдневное голодание и обилие трав, которыми беспощадно полоскал желудок с кишечником. Он

не добивался долголетия, он лишь пытался приуменьшить количество жизненных зол. Он спал головой на юго-восток, задавал себе программу просыпаться через каждые два часа и именно через два часа просыпался — только для того, чтобы встать, пройтись по комнатам и снова лечь. Подтягивался Леонид пятью различными хватами, не ленился проделывать целый комплекс йоговских упражнений. На смену десятикилограммовым гантелям очень скоро пришли пудовые гири, но, добравшись до полутора пудов, Леонид остановился. Не то чтобы это был предел, но по прошествии лет он научился ощущать свой оптимум, свой потолок, выше которого опять начинались нервы. Долее и далее становилось скучно. Система требовала соблюдения раз и навсегда принятых границ, формируя жизнь по скуповатым нормам, отшлифовывая стереотипы, в необходимости которых Леонид все более и более убеждался. Он был ленив, но лень вполне приструнивалась дисциплиной. Он не принадлежал к числу веселящихся оптимистов, но жесткий распорядок дня и обилие дел спасали от неизбежной хандры. Наделенный природной чуткостью, он легко впадал в бешенство по поводу самых обыденных пустяков, но и здесь помогало избранное однажды хобби. Как холод ежедневных ванн защищал от простуд, так и уличное патрулирование нарабатывало иммунитет против событийного дискомфорта. Скорее всего это нельзя было назвать выходом, но иного ему просто не предлагалось. В подобном ракурсе жизнь представлялась по крайней мере терпимой, а терпеть Леонид был согласен.

Этот день он начал с посещения бани. Очередь не испортила настроения. Сидя на лавке, Леонид перелистывал зачитанного до дыр Джерома. Внутренне веселясь, он не замечал окружающего. И даже пара потертого вида старичков под шумок обошедших очередь, не вызвала обычного раздражения.

Уже перед тем, как пройти в предбанник, в одной рубахе он постоял немного на крыльце, позволяя морозу подтянуть мышцы, распестрить кожу фиолетовым пупырьем. В предвкушении близкого жара это доставляло прямо таки мазохистское наслаждение. Дальнейшее Леонид проделал более чем стремительно. Взлетев наверх, в мужское отделение, по-солдатски скинул с себя одежду и почти вбежал в парилку.

Разумеется, ЕГО баня отличалась особыми правилами, своей ухищренной технологией. То есть, лыжная шапочка, шлепанцы и веник — это он оставлял неизменным, отличие заключалось в ином. Веники он вязал смешанные, перемежая весеннюю березу с елью и пихтой, а в паузах между парными процедурами в ход шло заготовленное заранее питье. Первая парилка чистила от грязи, от солей, и, отдыхая, он отпивал из термоса медово-лимонный чай. После второй и третьей — в ход шла исключительно родниковая вода. И лишь под самый занавес допускались травяные отвары. После всего этого, еще не прикоснувшись к мылу, кожа начинала поскрипывать от малейшего прикосновения, на деле доказывая, что первородная чистота — такая же правда, как первородный грех. Кульминация однако начиналась в конце, когда, прогревшись в последний раз, он приступал к обливанию. Без этого — бани себе Леонид не мыслил. Пять или шесть тазиков ледяной воды, медлительно выливаемые на грудь и спину, доводили до судорог, до нутряного трепета. Кожа натягивалась как на барабане, тело наполнялось молодым звоном, и просыпалось вздорное желание кувыркаться и бегать, может быть, даже летать. На какое-то время без всякой помощи уэлсовских машин он молодел и возвращался в детство. Если бы позволяли приличия, Леонид с удовольствием отправлялся бы домой нагишом. Организм требовал свежего воздуха и ветра, откровенно насмехаясь над холодом, над теми, кто кутал потные распаренные телеса в шерстяные одежки. Простуда после подобных процедур превращалась в нечто невозможное.

Имелись, впрочем, и свои минусы. Обоняние, которое удивительным образом обострялось, начинало доставлять хлопоты, ибо вместо хвойных ароматов носу предлагались городские миазмы. И конечно, приходилось облачаться в трикотаж, в джинсовую ткань, что отторгалось порозовевшей кожей, как немыслимое святотатство. Руками в парное молоко не лазят,

а он лез, потому что лезли все и так было положено. Оттого не затянулось и нынешнее его «послебанное» блаженство. Машины проносящиеся мимо, обдавали смердящим дыханием, а попытка отдохнуть в ближайшем парке не увенчалась успехом. Присев на скамью в уютной аллейке, он тотчас уловил аромат близкого трупного разложения. Кошка, собака или человек — это было уже не столь важно. Блаженствовать по соседству с загубленной душой невозможно, и Леонид раздраженно поднялся. Рай не бывает вечным, и НЕЧТО вновь указующим перстом обращало его внимание на сугубо земное. К подобным вещам он тоже научился прислушиваться. Так и возникла идея навестить Клеста. Время приспело, Олег наверняка ждал от него весточки.

…Все получилось проще, чем он думал. Дома, вытряхнув из сумки банные причиндалы, Леонид сунул на их место кожаную красную папку и пару казенного вида бланков. Немного поразмыслив, в нагрудный карман спрятал давным-давно просроченное удостоверение дружинника. На алых корочках документа золотым тиснением было выведено «МВД СССР», внутри красовалась его фотография. Обычно этого людям хватало. Он надеялся на всезнающих соседей и не обманулся. Возле подъезда его повстречала горстка насупленных старушек, и он немедленно приступил к опросу. Свидетельницы целинного энтузиазма и ровесницы городских обветшалых бараков, которые, как рассказывали, строили еще пленные немцы Первой Мировой, заметно оживились, услышав имя Клеста. А, разглядев предъявленное удостоверение, возбужденно загомонили. В пару минут выяснилось, что Клест — сволочь отпетая и мелкий пакостник, что по нему давно плачет тюрьма и что давно пора, и куда только глядели раньше…

Лояльно кивая, Леонид разжигал страсти, терпеливо собирая информацию, не спеша «вводить графитовые стержни». В несколько голосов ему поведали около дюжины историй, более половины которых относились явно не к Клесту, но выслушать пришлось все. К сожалению, подробностей, касающихся травмы, полученной «мелким пакостником», Леонид так и не узнал. Впрочем, сам факт увечья радостно подтвердили. Подсказали и насчет больницы, в которую угодил Клест.

Дальнейшее было делом техники. По найденному в справочнике телефону Леонид связался с травмпунктом и у дежурной по отделению без особых трудностей получил всю искомую информацию. Сотрясение мозга средней тяжести, выбитая ключица и множественные ушибы — таково было резюме врача. Леонид удовлетворенно повесил трубку. Проверку команда Олега выдержала.

* * *

Бесследно звонки и опросы не прошли. Инерция увлекала. Леонид неожиданно обнаружил, что уже «завелся». Домашний покой более не прельщал, его тянуло действовать. Зудели не кулаки, зудело где-то в душе. Он знал, что если не отправится куда-нибудь, ночь превратится в беспрерывное ворочанье с боку на бок, а под утро на лихом коне головной боли вернется былой страх с неотвязчивой дрожью, с холодной испариной на лице.

Под куртку он надел самопальный «бронежилет», в левый карман сунул газовый баллончик, в правый — трофейный кастет. Лучшим оружием был бы металлический прут, но спрятать его в рукав или за пазуху — значило существенно стеснить движения. Леонид же хотел двигаться налегке.

…Отшагав несколько кварталов, он углубился во дворы, застроенные дровяниками, запетлял между почерневшими от времени двухэтажными бараками, цепляя глазами все мало-мальски наводящее на мысль о возможном криминале. Чушь, если взглянуть со стороны. Театр да и только! Но этот самый театр давно превратился для него в суровую обыденность. Как пригоршня мака для наркомана…

Компания подростков, настороженно крутя головами, возилась у жестяных гаражей. Леонид вспугнул их неожиданным появлением, заставил рассыпаться в стороны. Мелочь брызнула по крышам, основная стайка решила отступать по дороге. Ничуть не скрываясь, он тронулся следом.

Мог ли их напугать одинокий прохожий? Вряд ли. Без сомнения, окольцевав квартал, они вернулись бы к облюбованному гаражу. И Леонид гнал пацанов, вращая глазами, откровенно забавляясь их нахохленным недоумением. Продолжая озираться, команда все более убыстряла шаги. Он тоже чуть ускорился, и, кажется, обеспокоил их всерьез. Двое или трое скользнули в ответвляющиеся проулки, оставшиеся побежали. Чувствуя нарастающий азарт и какой-то нездоровый внутренний смех, Леонид припустил прытью. Он по-прежнему не издавал ни звука, и, возможно, это обстоятельство особенно устрашило подростков.