Охота на волков
Шрифт:
Сунув записку обратно, Леонид сбежал вниз. Идти было абсолютно некуда, и оттого не утихало в груди пузырящееся раздражение. Хваленая система давала сбои — в последнее время все чаще. Именно в такие минуты на ум приходило аристотелевское деление на мужское и женское. Леонид всерьез начинал сомневаться, мужчина ли он в действительности? И дело отнюдь не касалось половых игр — нынешнего бзика всех средств массовой информации. Сомнения Леонида затрагивали сферу духовного, ибо подобно женщине он терзался от чужой нелюбви, от чужого равнодушия. Тяготило даже не столько одиночество, сколько тоска по чужому голосу — голосу, обращенному непосредственно к Леониду. Хотелось странного — внешней заинтересованности и внешнего внимания!
С болезненным удивлением он фиксировал в себе нечто, до сегодняшнего
Так уж вышло, что, петляя по городу, он забрел в этот грязный квартал. Район притянул его, как магнит железную гайку. Есть такие места, где приключения гарантированы уже одним твоим пребыванием в них — вне зависимости от времени года и дней недели. В одно из таких мест его и занесло.
Скверики возле мигающей огнями видеозабегаловки представляли собой огромную общественную уборную. Здесь же в полусотне шагов красовались совершенно нелепые гаражи, склепанные и сваренные, казалось, из консервных банок. Они напоминали абы как поставленные кособокие туристические палатки и радовали взор обилием ржавых заплат. Стенки ближайших подвергались непрерывной коррозии, зимой и летом поливаемые шеренгами пестрого люда. И непонятно было, чем сильнее пахнет — пивом или мочой. Швали здесь хватало во все времена. Синелицые забулдыги, бомжи, отбившиеся от таборов цыгане. Иной раз мелькали и стильные воровские полушубки. С десяток киосков торговали исключительно алкогольной продукцией, каменное заведение, притулившееся рядом с видеобаром, угощало желающих шашлыками. Мясо глодали тут же, стягивая желтыми зубами с многоразовых шампуров, запивая тем или иным напитком. Безденежные перебивались без шашлыков, глуша самопальную водку натощак. Жизнь в этом уголке не кипела, а смрадно пузырила, и кто-то, отойдя в сторонку, вершил современный бизнес, торгуя сомнительным, обговаривая условия, выясняя отношения, давая наводку. Своеобразная биржа с характерным российским акцентом. Много было молодняка — вроде тех шкетов, что убегали от него во дворах. И это особенно настораживало. Тринадцать-четырнадцать лет — возраст первых недобрых открытий, возраст скользкий и переходной. Таких бы брать за руку и переводить на нужную сторону улицы, но кто переведет, если школы бастуют, а родители по обыкновению плюют в потолок? Вот и находят свои переходы тинэйджеры самостоятельно.
Побродив взад-вперед, Леонид стрельнул сигаретку, взглядом прошелся по двум кожаным курточкам, увлеченно беседующим о своем. Парни сидели на корточках, как блатные, курили явную коноплю и часто поплевывали. Глаза и у того, и у другого были смурные, но злобой от них не тянуло. Так… Бравада напополам с рвущейся наружу блевотиной.
Потоптавшись, Леонид зашел в видеобар. Взяв картонный пакетик с апельсиновым соком, присел за свободный стол. Локти ставить на грязный пластик не рискнул. Уборкой посетителей не очень-то баловали, справедливо рассуждая, что сколько за свиньями не убирай, все равно снова напакостят. Соломинки ему тоже не дали,
Пара телевизоров, размещенных в центре, гнали голливудскую лабуду о полицейских и мафии, справа и слева, не глядя на экраны, горланили подростки. Тот самый контингент, что уже горделиво шуршал в карманах купюрами, чем и выделывался перед неимущими собратьями. У тех, что расположились за соседним столиком, на коленях восседали малолетние дамы. Эти в отличие от Леонида сомнениями относительно мужского и женского начал не маялись. Смело и рано вступая в жизнь, они нетерпеливо сучили ножонками, бренча ложками и кастрюльками, требуя всех полагающихся по жизни удовольствий. Можем — значит, хотим — и никак иначе! В каком-то смысле Леонид готов был им завидовать. Более неутомимых любовников, чем четырнадцатилетние соплюны, не найдешь. Но и им же он от души сочувствовал. Ерзающие на чужих коленях девчушки изначально были обречены на череду драм, а их кавалеры — на преждевременную скуку, конвоируемые этапы и суровое разочарование. Колея, из которой не вырваться. Почти по Высоцкому. И куда им, пардон, деваться? Дома — непонятливые предки, в школе — двойки и ненавидимые предметы. Туповатых детей мало кто любит, — поэтому они стараются любить себя сами. Такой вот немудреный выход.
Вихляющийся паренек, шаркая ногами по полу, приблизился к приятелям, хихикая, объявил:
— Сегодня я сутенер! Продаю Марью за десятку. Если на двоих, то скидка. Каждому по шестерику.
— Не дорого ли, Пача?
— Бизнест есть бизнест, — парень так и произнес: «бизнест».
— За червонец я сам тебе кого хошь продам. Так что гуляй, сутенер!…
— А мне продашь? — Леонид вовсе не собирался вмешиваться, но словно кто дернул его за язык. Такое уж «лучезарное» подвалило настроение. — Червончик, пожалуй, дам.
Он ожидал, что подросток пойдет на попятную, но этого не случилось. Акселераты вступали в «бизнест» отважно, ни на миг не выпуская из худеньких рук счастливого кузнечного молота. Вихляющийся Пача ломким голоском осведомился:
— На ночь? Или почасово?
— Мне бы покороче, дружок.
— Значит, почасово! Тогда полтинничек.
Предложенная арифметика Леонида несколько озадачила.
— Ты же говорил: «червонец»!
— Это для своих, батя, — по блату. А ты чужой, кто тебя знает, — Пача оглянулся. — И потом Марью надо уламывать. Она без резинки не согласится.
Голос подростка скрипел, заставлял морщиться. По бегающим глазкам, узенькому лбу и рано испорченным зубам читалось все его незавидное будущее. Без карт и без хиромантии. Либо туда, либо сюда… Оно и понятно, — ПЕРЕХОДНЫЙ возраст. Этот, впрочем, свой переход уже выбрал. Леонид ощутил прилив гадливости.
— Ладно… Не хочешь за червонец — вали.
— Чего вали-то? Сейчас побазарим, подумаем. На вокзале за них, знаешь, сколько гребут! Сто пятьдесят — самое малое, а за сотню только прошмандовки соглашаются, — подростка, кажется, всерьез заинтересовало предложение Леонида. Ясно было, что роль антрепренера он исполняет впервые и вообще в сутенерство свое играет, но ведь как играл, подлец! И роль желторотому паскуднику откровенно нравилась.
Сменив вихляющуюся походку, на шаг шерифа из ковбойских вестернов, паренек двинулся к сидящей чуть поодаль подружке. Видимо, той самой Марье. Леонид пригляделся. Обычная девчушка, белокурая и голубоглазая, явно принявшая лишку, с плывущим взором и слюнявым плохо крашенным ротиком. Склонившись к ней, доморощенный сутенер о чем-то азартно зашептал. Леониду подумалось, что и шепот у подростка, должно быть, такой же ломкий и неприятный. Цедить сок разом расхотелось. Залпом опустошив емкость, он поднялся, не глядя на шушукающих шалопаев, двинулся к выходу.
— Э-э, мужик! Ты куда? — подросток метнулся следом, уцепил за рукав. — Ты погоди уходить, подумаем. С Марьей пока проблемы. Ломается, дура. Но тут другая есть. Еще лучше… Могу поговорить.
— И тоже за полтинничек? — Леонид с трудом сдерживался. Правая рука набухала и наполнялась тяжелым зудом. Это напоминало нездоровую чудную эрекцию. Подростка хотелось ударить, но он крепился. Такого хлюпика можно было ненароком и зашибить.
— Считаешь, дорого?
— Считаю, очень, — Леонид рывком освободился.