Охота на волков

Щупов Андрей Олегович

* * *

Уже в коридоре вертухай посоветовал:

— Не дергайся. Это не поединок, всего-навсего — допрос.

— Точно, — сержант, шагающий сзади, с силой ударил Валентина по затылку. Не то дубинкой, не то мешочком с песком. Ударил умело. Ноги у Валентина подкосились, и, рухнув на колени, он плечом прислонился к стене. Перед глазами все поплыло, воздух стал пресен. Он не утолял кислородного голода. Хотелось склониться еще ниже, прилечь на серую твердь бетона.

— Ну? Чего заскучал? Поднимайся!… — кто-то из сопровождающих

дернул его за ворот.

— Отдохнул, и будя! Майор долго ждать не будет.

Майор… Все встало на свои места. Месяцев шесть назад его допрашивали чуть ли не ежедневно. Допрашивали самые разные люди, прибегая к известной методике контрастов. Одни били, другие сладкоречиво уговаривали. Майор, если это был, конечно, тот майор, принадлежал к разряду активных следователей. Он предпочитал бить. Или же позволял работать кулаками своим замам. Только один-единственный раз Валентину повезло. Он исхитрился достать ретивого офицерика ногой. Хорошо так достать! Качественно, как говаривал Барин. Его тогда, понятно, отделали так что, каким образом жив остался, одному Богу известно. Но и майора увезли к лепилам. С тех пор Валентина перевели к смертникам, а чуть позже к гладиаторам. Допросы прекратились. Но как оказалось, лишь до поры до времени.

Сержант рывком поставил его на ноги. Валентин разглядел короткую дубинку. Резиновую воительницу держали прямо перед носом.

— Ну? — подражая психиатрам, сержант поводил дубинкой справа налево. — Оклемался, выродок?

— Сейчас сблюю, — выдохнул Валентин. — Тебе на костюмчик, гадюка.

— Не советую, — сержант опасливо отодвинулся, подтолкнул вперед. — Давай, козлик, двигай. Я тебя только погладил, настоящий облом начнется в кабинете. Ты меня понял? За ребро подвесят, если будешь молчать. Так что колись, паря. Иначе живым не выпустят.

Возможно, бетон тюрьмы был не самого лучшего качества, но со звукоизоляцией все обстояло самым наилучшим образом. В здании царила тишина. Было слышно, как бьется в стекло неведомо откуда залетевшая пчела, и шумно сопели за спиной сопровождающие. Чуть пошатываясь, Валентин брел по коридору. Стены и затылок впереди идущего вертухая его не интересовали. Он смотрел в пол, следя за мелькающими носками потертой арестантской обуви.

Каково это — предвкушать будущие синяки? О чем думает рыба, угодившая в садок? О чем думал легендарный Емельян, поднимаясь по ступеням эшафота? Или не было у него никаких мыслей? Кричал и отбивался от волокущих его стражей?

Двумя этажами выше Валентина втолкнули в кабинет. Вернее, первым в дверь заглянул сержант, а через мгновение впустили арестанта.

Майор оказался тот самый. Глядя в знакомое до последней черточки желтоватое лицо офицера, Валентин выдавил из себя фразу.

— Никак ожили, господин начальничек? С половыми-то функциями как? Нормализовалось?

— От, сука!… — изумился за спиной сержант.

— Ничего, ничего, послушаем, — майор кивнул на стоящий посреди комнаты стул. — Значит, по-прежнему шутишь?

— Чего же не шутить? — Валентин криво улыбнулся. Как никто другой он знал, что обычно

следует за каждой такой улыбкой.

— А я вот поквитаться с тобой заехал. Все было недосуг, а тут выкроил времечко и заехал. За все, Лужин, рано или поздно приходится отвечать.

— Понимаю.

— Ишь какой понятливый! — майор повторно кивнул на стул. — Чего не садишься-то? Садись.

— Ничего. Как-нибудь…

— Когда я говорю «садись», люди как правило садятся, — доброжелательно заметил майор.

Валентин продолжал стоять. Сержант за его спиной концом дубинки болезненно ткнул в поясницу.

— Считаю до двух, козлик, — прошипел он. — Раз!…

— Два! — стремительно развернувшись, Валентин взмахнул кулаком и провалился в пустоту. Вохровец оказался их шустрых. Успев присесть, тут же выпрямился с вытянутыми руками. Дубинка, зажатая в его пальцах, подсекла голову арестанта. Клацнув зубами, Валентин отшатнулся. На движение слева отреагировать не успел. А это был уже майор. Подскочив сбоку, он сладострастно саданул арестанта в ухо. Сержант профессионально добавил по локтевым суставам и, не давая упасть, подтолкнул к стулу.

— Успокойся, козлик! Садись…

Шипя от боли, Валентин попытался поднести руку к лицу, но у него ничего не получилось. Пальцы едва шевелились, руки висели, как плети.

— Теряешь, Лужин, форму. Теряешь… И соображать стал хуже. Таких субчиков, как ты, на допрос без наручников не дергают. Должен был сообразить, что мальчик в сержантских погонах здесь не ради красивых глазок.

— Этому мальчику еще как-нибудь от меня перепадет.

— Обожжешься, Лужин. Этот мальчик не тебе чета. Такой и с Мохаммедом Али не растерялся бы, — майор неспешно прошагал к столу, присев на самый краешек, закурил.

— Что нужно, начальник? — Валентину наконец-то удалось согнуть одну руку. С досадой он наблюдал за усилиями скрюченных пальцев.

— Мне? — майор изобразил удивление. — Лично мне, Лужин, ничего не нужно. У меня все есть — квартира, семья, машина. Я зарабатываю, как директор гастронома, и ничего не боюсь. При этом заметь, Лужин, я живу честно, не ссорясь с государством! Чего же мне еще желать?

Валентин поднял на него глаза.

— Вы, я вижу, тоже все шутите?

— С волками жить… — майор придвинул к себе пепельницу. Затягивался он по-нездоровому глубоко, щеки западали, лицо становилось страшным. — Это тебе, Лужин, хвалиться нечем. Как жил нищей дворнягой, так и помрешь.

— Что ж делать, придет время — помрем. И вы, и я, — Валентин продолжал массировать онемевшие руки.

Как бы между прочим майор взглянул на часы.

— Можешь не стараться. Жить тебе осталось минут двадцать, от силы тридцать.

Валентину удалось сохранить невозмутимый вид, но мерзкий холодок все же скользнул по спине, наполнив внутренним трепетом. Множество раз он подготавливал себя к подобному финалу, но кризисы проходили, угроза отступала. Расслабляясь, он вновь и вновь убеждался, что жизнь сильнее его. За зимой следовало лето, и новая зима пугала с первоначальной силой.