Охота на волков
Шрифт:
— Куда?! — заметив подозрительное шевеление, Леонид прыгнул к нему, пальцами ухватил за ворот. Нож огненно мазнул по руке, заставив отшатнуться. На большее очкастого однако не хватило. Он был на грани истерики. Это читалось по его побелевшему лицу, по паническому блеску глаз. Встряхнув порезанной рукой и разбросав по снегу темные капли, Леонид рванулся вперед. Завел левую стопу за правую и достаточно технично саданул очкастого ногой в грудь. Тот полетел на землю, бешено заелозил локтями, пытаясь подняться. Леонид подобрал оброненный нож, поглядел на очкастого.
— Страшно, да?
— Мы ж найдем потом!… В кислоте, падла, сварим!… — губы парня дрожали, последние слоги он проглатывал. И опять наблюдалось несоответствие. Грабитель отчаянно боялся и тем не менее продолжал ругаться, продолжал угрожать.
— Для тебя этого «потом»
— Что? Требуется адвокат? — он закатил лежащему мощную оплеуху. — Ты, небось, думал, паршивец, я благородный сыщик из слащавого романа? Так, да? Мол, стукну и уйду?… А я шкуру спускаю с таких, как ты! Головы отрезаю и в бочках солю! Для коллекции. Всю жизнь меня помнить будешь. Пикнуть вдругорядь не посмеешь!… — это самое «вдругорядь», любимое Костяевское словечко, он припомнил лишь много позже. А сейчас его правый кулак продолжал работать с ритмичностью заводского шатуна. Левой рукой он поправлял сползающую на глаза енотовую шапку.
— Японский бог! — Леонид заметил, что очкастый, справившись с гипнотическим оцепенением, вскочил и удирает во все лопатки.
Черпанув снега и наскоро вытерев руки, Леонид бегло осмотрел поле сражения. Кажется, улик нет. Только вот кровь, но тут уж ничего не попишешь. Помешкав, он еще раз ковырнул пинком стонущего парня и бросился вдогонку за очкастым.
Поздно. Он понял это, пробежав с десяток шагов. Слишком большая фора. Впрочем… Логинов метнулся в тень барака, дворами добежал до ближайшей улочки. Если очкастый не последний кретин, обязательно свернет в сторону. По прямой бегут только животные. Люди хитрее. Так им по крайней мере кажется. Леонид выскочил из-за угла, проворно закрутил головой. Так и есть. Знакомая фигурка маячила двумя кварталами ниже. Шустрый, однако, стервец! Глазами оценив дистанцию, Леонид теми же дворами помчался за беглецом. По пути пришлось огибать магазинный склад. Какая-то супружеская чета почтенного вида шарахнулась в сторону. Возле черных, гробоподобных гаражей тусовалась подозрительная бригада. Сутулые спины, огоньки сигарет, хриплые голоса. Леонида проводили плотоядными взглядами, но с места не сдвинулись.
И правильно! — мысленно прокомментировал он. — Ваша очередь, поганцы, еще не наступила…
Бегал Леонид во все времена неважно. Прямо сказать, паршиво бегал. Уже через пару минут сердце зашлось в лихорадочном бое, воздух бессильно врывался в легкие, не вытравливая удушья. Оставалось только надеяться, что очкастый пробежит пару-тройку кварталов и угомонится, перейдя на обычный шаг. Лишь бы не догадался повернуть еще куда-нибудь. Ищи его тогда, свищи. Хотя может получиться и так, что преследователь и преследуемый столкнутся нос к носу прямо здесь. Почему бы и нет? Особенно если допустить намерение вернуться обратно к месту событий. Кстати!… Леонид сдернул с головы енотовую шапку, торопливо умял под куртку. Расстегнув молнию, поднял капюшон. Вот так! Идет охота на волков, не на белок! И шапки енотовые нам ни к чему! Вот теперь, пожалуй, можно и нос к носу.
Понадеявшись, что расстояние он одолел достаточное, Леонид вывернул на улицу и тотчас заметил очкастого. Тот шел суетливо размахивая руками, часто оглядываясь. Фиолетового сияния фонарь отражался в стеклах очков, отчего парень напоминал сошедшего с экрана звездноокого вампира. Вспомнив компанию у гаражей, Леонид чуть сгорбился и, прихрамывая, двинулся навстречу. Ошибался он или нет, но ему казалось, что актерский выпендреж у него выходит неплохо. Вот и сейчас ему было лет пятьдесят с гаком, в гостях у коллеги он основательно переел, а потому шумно отпихивался. Образ был выбран наобум. Для более выгодной версии Леонид не располагал ни временем, ни душевным столь необходимым для перевоплощения
Он попал в яблочко. Для парня это был шок. В лице его проступил ужас, и на какой-то миг Леонид даже заколебался. Впрочем, душа и тело давно уже раздвоились. Кулак полетел к цели. Хрустнули разбитые очки, отчетливо щелкнули зубы. Второй кулак понесся следом за первым. Леонид целил в челюсть, но никак не мог попасть. Мешало волнение, да и парень все время дергал головой, пытался прикрыться руками. Леонид уже не чувствовал былой злости, не чувствовал и какого-то особого азарта. Все, к чему он теперь стремился, это довести начатое до конца. За преступлением следовало наказание, и он был призван наказывать. Хотя бы иногда. И тех, что сами останавливали на нем свой выбор. Кроме того он верил: эти выродки должны получать сполна. Без сурового финала вся охота не стоила ломаного гроша. Синяка и подбитого глаза в таких случаях недостаточно. Напротив, — зачастую это гарантировало месть. Не тебе, так первому встречному-поперечному. В царское время на каторге судили плетьми, — он вершил суд на свой манер — кулаками. И не получал от этого никакого удовольствия. Замахиваясь, он ненавидел вынужденное усилие, ненавидел тех, кто способен был делать то же самое без внутреннего принуждения. И более всего он ненавидел в такие минуты не стоящего перед ним двадцатилетка, а закон и все, что укрывалось за ним — все бесчисленные талмуды и статьи о сроках, пункты и подпункты, пытающиеся бессилие и растерянность государства прикрыть личиной умудренного жестокосердия. Леонид давно понял: закон ничего не знает о человеке, ничего не желает знать. Закон был хуже самой тупой электронной машины, ибо переливал веками и тысячелетиями из пустого в порожнее, ни на грамм не улучшая картину мироздания. Он насиловал и поощрял насилие, одергивал, но не укрощал. Укротить человека, значит, понять. Понимания не было. Не было НИКОГДА.
Он разбил парню нос, и тот заверещал. Леонид вздрогнул. Этого еще не хватало! И снова все получилось само собой. Ткнув очкастого в лоб, Леонид стиснутыми в «копье» пальцами рубанул по кадыку жертвы. Парень зашелся в кашле, по стене обморочно сполз на тротуар. Вот теперь все. Теперь запомнит надолго. И десять раз почешется, прежде чем взяться за нож…
Словно что-то почувствовав, Леонид повернул голову. Впору было расхохотаться. Вдалеке вышагивало трое. Черные, перетянутые ремнями полушубки, форменные ушанки. Господи! Минут на десять прийти бы им раньше! А что сейчас? Ведь загребут, елки зеленые! И пикнуть не дадут. А очкастого запишут в потерпевшие… Леонид кинул взгляд на хрипящего возле ног парня и, не мешкая, ринулся во дворы. Трое уже что-то заметили и явно прибавили шагу. Утопая в снегу, Леонид несся, как подраненный лось. На ходу попробовал сориентироваться. В общих чертах эти кварталы ему были знакомы. И то — хлеб! Плохо только, что бежать быстро он уже не мог. Кололо печень, одышка все более давала себя знать.
Ага! Вот и детский сад, заветный забор, в котором, помнится, насчитывалось с полдюжины вороватых проходов. Увы, с тех пор кое-что переменилось. Забор пестрел свежими дощатыми заплатами. Он чертыхнулся. Показалось, что где-то позади слышатся взволнованные голоса. Что ж, можно только порадоваться. Очкастому без сомнения окажут квалифицированную медицинскую помощь. Интересно, что он им наврет про Леонида? И станет ли рассказывать про своего товарища? Сомнительно, конечно, хотя кто его знает.
Леонид с разбега вскинул тело над забором, на дрожащих руках перевалился на другую сторону. Разжирел, боров! Никакой формы. Надо бы этим заняться. И турником, и брусьями, и бегом!
Крадучись, он добрался до веранды, присел на корточки. Единственный фонарь горел метрах в сорока от него. Даже если заглянут сюда, затаившегося драчуна навряд ли разглядят. Да и тот ли это драчун?… Капюшон под его пальцами послушно превратился в воротник, пушистый енот был снова водружен на голову. Отпыхиваясь, Леонид терпеливо ждал.