Охота в Лагарте. За два часа до темноты
Шрифт:
От всех этих мыслей у Шэдде разболелась голова, в висках начала пульсировать острая боль, словно кто-то ввинчивал в них буравчики. Всеподавляющее чувство беспомощности и уныния овладело им. Он принял несколько успокоительных таблеток, которыми снабдила его Элизабет, и вновь принялся расхаживать из угла в угол. Из кают-компании доносился приглушенный гул голосов. Офицеры, наверно, обсуждали его новое назначение и, несомненно, изощрялись в насмешках над ним. Скоро, очень скоро об этом узнает весь экипаж, и тогда каких только
Разговор главстаршин касался различных тем: новых окладов жалованья, предстоящей стоянки в Копенгагене, отдыха и ремонта в Портсмуте, увольнительных и, конечно, вчерашней комедии у Корсёра.
— И все же странно, почему командир был так уверен, что имеет дело с диверсией? — заметил боцман.
Шепард неторопливо набил трубку и раскурил ее.
— Говорят, — отозвался он, — что неисправность рулевого управления, обнаруженную после выхода из Стокгольма, он тоже считает результатом диверсии.
Макферсон, занятый вязанием коврика, взглянул на Шепарда:
— Не вижу в этом ничего странного. Если бы ты сам услышал это тиканье, ты бы тоже подумал о диверсии. Уж больно размеренными и ровными были интервалы между звуками.
— И как же ты объясняешь это? — спросил главстаршнна-электрик Спрингер у Шепарда.
— Сегодня утром я разговаривал с лейтенантом Аллистэром, он объясняет это так. За скобу зацепилось футов пятнадцать проволоки с грузилом на конце. От давления воды проволока на ходу натягивалась, и грузило, как маятник, стучало по борту лодки. Продолжительность интервалов зависела от скорости хода.
Рассказывая все это, Шепард не прерывал работу над абажуром из серого шелка. Боцман критически взглянул на него.
— Это уже который по счету? — поинтересовался он.
— Пятый.
— И что ты за них получаешь?
— Пятнадцать фунтов, а материал мне обходится в четыре.
— Неплохо. Прибыльное у тебя хобби. И у твоей старухи дополнительные деньжата, наверно, водятся, и у тебя занятие в свободное время.
— Я жертвую эти деньги на церковные нужды, — сухо ответил Шепард и, меняя тему, спросил: — Что ты думаешь об этом типе Баддингтоне?
— Настоящая змея! — фыркнул Спрингер. — Днем и ночью толчется по всей лодке, всюду сует свой нос. И знаешь, что я тебе скажу? Может, он и взаправду инженер, только в аппаратуре для кондиционирования воздуха разбирается как свинья в апельсинах.
— Откуда ты взял? — с любопытством спросил Шепард.
— А помнишь, вчера мы разговаривали с ним о кондиционерах? Он же ни в зуб ногой!
— Твоя правда. И еще я тебе вот что скажу. Рулевое-то управление и в самом деле мог кто-нибудь умышленно испортить. Да и те случаи — в Портсмуте и в Квунсферри — тоже могли быть диверсиями. И не так уж трудно угадать, кто тут приложил руку.
— Шепард снова навалился на Кайля, — подмигнул
— Вот, вот! Кайля-то я и имею в виду, и у меня куча оснований подозревать его.
— Ты думаешь, он коммунист?
— Нет, так я не думаю. Просто не знаю. Но знаю, что он отчаянный задира, ненавидит корабль и всех, кто на нем есть, и вообще обижен на весь белый свет. Такие люди как раз и делают другим всякие пакости, могут даже рулевое управление испортить.
В дверях кто-то осторожно кашлянул, и разговор прекратился. У входа в кают-компанию стоял Баддингтон с кожаной сумкой через плечо.
— Можно к вам? — спросил он. — Мне нужно измерить температуру и влажность.
— Я всего только четыре месяца на «Возмездии», — заговорил Саймингтон, вставая с дивана в кают-компании, — а мне они показались годами. Уже во время нашей первой встречи Шэдде отнесся ко мне холодно и неприязненно. Когда первый помощник представил меня, у Шэдде был такой вид, как, наверно, у Гамлета, когда тот заметил призрак. С тех пор я почти никогда не видел его в хорошем настроении, и, должен признаться, это порядком мне надоело.
— Мерзавец он, вот что я вам доложу! — взорвался Килли. — Жду не дождусь, когда он уберется.
Каван, углубившийся было в чтение и не принимавший участия в разговоре, отложил книгу.
— Килли! — резко сказал он. — Сейчас же замолчите! Я запрещаю вам так отзываться о своем командире.
— Извините, сэр, — вызывающе ответил Килли. — Я только высказал собственное мнение.
— И все же замолчите. Он ваш командир, а вы лишь один из младших офицеров. Никогда не забывайте о принципах дисциплины и лояльности по отношению к своему командиру.
— Первый, — повернулся Саймингтон к Кавану, — а вы не находите, что Шэдде злоупотребляет этими принципами?
Дверь командирской каюты отодвинулась, и Шэдде предстал перед офицерами. Все вскочили, воцарилось неловкое молчание. Некоторое время Шэдде внимательно всматривался в каждого по очереди. Глаза у него покраснели от бессонницы, но он был тщательно выбрит и безукоризненно одет. Наконец его взгляд остановился на Саймингтоне.
— Чем я злоупотребляю, Саймингтон? — холодно осведомился он.
Саймингтон посмотрел ему в глаза и промолчал. Обстановка была накалена до предела.
— Давайте, давайте, Саймингтон! Обычно вы не лезете за словом в карман. Говорите же.
— Это был частный разговор, сэр, — запинаясь, ответил побледневший Саймингтон.
— Не такой уж частный, чтобы я не мог знать его содержание, тем более что речь шла обо мне.
— Я предпочитаю не повторять сказанного.
Вновь наступило молчание. Шэдде продолжал в упор смотреть на Саймингтона; пальцы его рук нервно сжимались и разжимались. Потом он медленно обвел глазами офицеров, и взгляд его остановился на Каване.