Охота за царской казной
Шрифт:
Передернув затвор, снимаю с предохранителя…
Медленно подхожу к краю крыши, наблюдая за окнами в доме напротив и в остальных ответвлениях двора…
Еще раз в бинокль внимательно изучаю окна напротив. Все в порядке — никто за мной не наблюдает. Народ, похоже, уже крепко спит. Лишь в пяти-шести окнах горит свет. Убрав бинокль, начинаю спуск. Повиснув на тросе, начинаю двигаться вниз, и в четыре интервала, скачками, отталкиваясь ногами от стены, добираюсь до окна козыревской квартиры. Заглядываю внутрь, чуть
Козырев и два его гостя все так же заняты беседой. Кроме них, в гостиной больше никого нет.
Внизу возле дома народ отсутствует, и охранников среди припаркованных во дворе машин не видно.
Резко оттолкнувшись от стены, влетаю через открытое окно в квартиру. Карлсон, бля, к вам, малыши, с подарками… Резко освободившись от шлеек, захожу сбоку, держа на прицеле всех троих.
Три пары изумленно-испуганных глаз впились в направленный на них срез глушителя.
— Добрый вечер, Валерий Константинович! — приветствую мафиози почти добродушно. — Проходил тут, случайно, мимо и дай, думаю, загляну на огонек.
Вряд ли кто-то из них сейчас в состоянии оценить мою шутку. Но, собственно, у нас тут не КВН и я — не Задорнов, поэтому «ближе к телу», — как говаривал незабвенный Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей, чей папа вряд ли когда-то был турецкоподданным, а у меня уж точно в родственниках Карлсоны не значились.
— Герасим? — растерянно произносит Козырев.
Два пухлячка с тройными подбородками, вцепившись в валики кресел, напряглись так, что впору предположить, будто они страдают запором.
— Убедительная просьба, господа, не осложнять ваше и без того незавидное положение какими бы то ни было недомолвками или прямым увиливанием от вопросов, которые я вам сейчас буду задавать, — объявляю я им.
Это у меня вроде что-то из области умных вступительных речей, какие и положено говорить в обществе столь солидных дяденек. Присаживаюсь на стул, сработанный, наверное, еще в восемнадцатом веке.
— Присаживайтесь и вы, Валерий Константинович. Не отсвечивайте. В ногах, сами знаете, правды нет, — приказываю мафиози, персонально для него поводя стволом «глока» в направлении пустого кресла.
Козырев не возражает и садится, не сводя с меня глаз.
— Сколько еще человек находится в квартире? — спрашиваю у него.
— Только мы, — отвечает он.
По его глазам вижу, что никогда он так не жалел об отсутствии охраны, как в этот момент. Значит, не врет.
— Хорошо. Какой вопрос стоял на повестке дня, пардон ночи, до моего появления? — интересуюсь у всей святой троицы сразу.
Один из толстяков прокашливается и робко начинает:
— Позвольте спросить… Покачиваю глушителем пистолета.
— Нет-нет, уважаемый, — перебиваю его, — вопросы здесь задавать буду только я. И повторяю, в ваших интересах, жизненных, можно без преувеличения сказать, интересах,
Общительный толстяк согласно кивает. Значит, они действительно из Москвы…
— Назовите себя! — требую от него.
— Полозков Юрий Матвеевич, юрист. Приехал из Москвы к своему знакомому, — представляется он.
Киваю доброжелательно. Кажется, он готов к диалогу.
— А вы — кто у нас будете? — обращаюсь ко второму.
Тот сидит насупившись и отвечать, по всей видимости, не собирается. Козырев и Полозков смотрят на него выжидательно.
— Ты не должен отвечать на вопросы этого ублюдка! — вдруг взрывается второй толстяк, выговаривая юристу злым писклявым голоском педераста со стажем.
Мне сразу становится скучно. Полозков, вероятно, его адвокат. Вот он мне и поможет.
— Юрий Матвеевич! — любезно обращаюсь к Полозкову. — Поясните же мне — сделайте такое одолжение — кто ваш клиент и с чем его едят, такого сердитого?
— Я запрещаю вам! — срывается снова на крик второй толстяк, гневно поворачиваясь к Полозкову.
Тот удивленно пожимает плечами:
— Вы что, не понимаете, что мы сейчас не в той ситуации?!
Упрямец снова его перебивает:
— Еще слово — и ты об этом пожалеешь! — угрожает он юристу.
— Мой шеф, — не обращая внимания на его вопли, объясняет мне Полозков. — Президент компании «Баверс». Очень влиятельная фигура в определенных кругах.
Плевать мне на его фигуру, тем более что таковой у президента компании не имеется.
— Я превращу тебя в дерьмо, ублюдок! — кричит на адвоката толстый и поворачивает свое пунцовое от ярости лицо ко мне: — А ты…
Не даю ему доорать… «Глок» чихает, как простуженный, и голова толстяка взрывается мокрыми брызгами в затылочной части. Жалко терять время на выслушивание оскорблений. У дальней стены гостиной от удара пули, пробившей голову толстяка насквозь, раскололся цветочный горшок, и какое-то пышное растение вместе с землей вываливается на яркий ковер. Гринпис меня бы растерзал. Козырев брезгливо морщится, глядя на обмякшее тело.
Внезапную кончину своего собеседника он принимает спокойно.
— Я предупреждал, — говорю тихо, но меня слышат. — Итак, один депутат выбыл из прений. Давайте продолжим. Подведем, что ли, некоторые итоги. — Юрист с громкими позывами своего желудка, зажав рукой рот, лезет под стол. Я ему не препятствую, пусть переболеет.
Сидим с Козыревым молча, наблюдая за тем, как Полозков облевывает ковер и все пространство возле круглого столика.
Наконец он, в изнеможении прикрыв глаза, достает платок и приводит себя в порядок.