Охотник на ведьм
Шрифт:
— Она свободна, — шепнул он. — Никто больше ее не обидит.
Ничего больше он сказать не мог. Как не мог ничего сделать, только обнимать ее, такую теплую, живую, родную, смотреть на смутные очертания холмов да уповать на то, что его план сработает.
В то время, как они с Маргрет провели День всех святых в объятьях друг друга, местные жители забаррикадировались за закрытыми дверями, будто рабы египетские, и молились о том, чтобы зло миновало их дома. Две обвиненные женщины сидели раздельно и взаперти. Никто не осмеливался
Дочь Оксборо после молитв священника провела спокойную ночь, а вот граф выглядел так, словно просидел рядом с нею, прислушиваясь к ее дыханию, до самого утра.
Жена кузнеца потеряла ребенка.
Он не стал тревожить Маргрет рассказом обо всем этом, но он знал, что оно означает.
С Божьей помощью деревня пережила эту ночь. Впервые за неделю люди получили передышку. Но до прибытия Комиссии оставалось еще несколько недель, и за эти недели, пока среди мужчин и женщин Кирктона крепок страх, что любой их вдох может стать последним, неизбежно появятся новые подозрения. Новые обвинения.
Новые смерти.
Он поцеловал Маргрет и ушел, прошептав напоследок слова любви, но не поделившись с нею своей задумкой, ибо не мог ничего обещать. Если он доберется до Джедборо, если судья Форбс все еще там, если его идея будет одобрена, если все сложится, как надо… тогда, возможно, у него появится шанс отвести опасность.
Джанет Рейд уже ничего не угрожало. В отличие о Маргрет и остальных.
Глава 22.
Как только Александр вышел, Маргрет обессиленно осела на пол. Ее скорбь словно выплеснулась волной вслед за ним и разбилась о каменные стены, и теперь она могла только безучастно следить за полосой света, ползущей по полу по мере угасания дня.
В полном оцепенении. Ни о чем не думая. Ничего не чувствуя.
Опустились сумерки. Она тряхнула головой, словно пробудившись от глубокого сна. Ее мать умерла.
Но почему нет ощущения потери?
Потому что она потеряла ее очень давно — по вине Джеймса Скоби, Джона Дана и всех остальных. Сегодня умерло тело матери, но ее разум они убили, когда пытками довели ее до сумасшествия. Мама, которая пекла хлеб и распевала гимны, которая утирала ее детские слезы, та мама умерла давным-давно.
И целый год Маргрет оплакивала ее уход.
Внезапно она осознала, что за чувство испытывала. Это было непривычное чувство.
Облегчение.
Много месяцев подряд она ежедневно изводила себя тревогами, напряженно все контролировала, кормила мать, следила за тем, как она спит, беспокоилась о том, что она может удариться в крик, впасть в оцепенение, утонуть в ручье или убежать в деревню. Теперь все это ушло в прошлое. Весь год Маргрет каждую секунду приглядывала за нею, пока находилась дома, и беспокоилась о ней, когда отлучалась и оставляла
Но вот самое худшее случилось. Ее мать умерла. Бремя, которое она изо дня в день несла на своих плечах, исчезло. Что еще она могла сделать? Теперь уже ничего. Ни прошлое, ни настоящее изменить было нельзя. Смерть перенесла ее мать за пределы досягаемости земного зла, защитив ее лучше, чем когда-либо удавалось Маргрет.
И вдруг, под спудом боли и сожалений, она почувствовала нечто большее. Легкое, как парящее в воздушном потоке перышко, чувство свободы от тревог и ответственности. И задумалась на мгновение: кто же она теперь, когда перестала быть дочерью?
— По крайней мере, — пробормотала она вновь, — она избежала костра. — Вот единственное, чем можно было утешиться.
Она поблагодарила за это Господа и попросила Его с любовью и милосердием принять душу матери на небеса.
И еще — как делала всегда, когда склоняла голову — помолилась о том, чтобы Он покарал тех, кто ее убил.
***
Назавтра Александр остановил лошадь у постоялого двора в Джедборо и спешился. В воздухе, впитавшись в кладку городских стен, все еще витал запах гари.
Дав мальчишке-конюшему полпенни, он передал ему поводья.
— Кто-нибудь из членов Комиссии еще здесь?
— Только судья Форбс. — Мальчик мотнул головой в сторону верхнего этажа.
Первая молитва услышана.
Взбежав вверх по лестнице, он застал судью и его слугу за сбором вещей. За три дня морщины на лице Форбса, казалось, еще глубже врезались в кожу.
— Зачем ты вернулся? — спросил он. — Я уже покончил с этой презренной работой и собираюсь возвращаться домой.
— В Кирктоне трое обвиненных, — ответил Александр, невольно позавидовав судье. Сам он ушел из семьи так давно, что уже не мог назвать отчий дом своим. — А четвертая мертва.
Брови Форбса подскочили вверх.
— Мертва? Они не стали дожидаться, когда выскажется закон?
Длинная история. Он поведает ее позже.
— Она убежала и нашла свою смерть в ночи. Но боюсь, их терпение уже на исходе.
Форбс, которому опыт подсказывал, чем это могло обернуться, склонил голову набок.
— Не много ли обвиненных для такой маленькой деревушки?
Александр ответил, осторожно подбирая слова:
— С дочерью графа случился… припадок.
Кустистые брови Форбса сошлись на переносице, одновременно понимающе и скептически.
— И?
— Письмо с запросом о созыве Комиссии ушло с посыльным во вторник, но с тех пор ведьмами были названы еще трое. Чем дольше мы ждем, тем сильнее будет ущерб. — Он не сказал, для кого. — Если бы вы могли поехать со мной сегодня, прямо сейчас… Я знаю, что так не принято, но…