Охотник на ведьм

Гиффорд Блайт

Который он не отдаст, чего бы это ни стоило.

— Идем, — произнес он, удивляясь, что еще может улыбаться. — Позволь мне любить тебя.

***

Маргрет отдавалась поцелую неистово, без остатка, зная, что эта ночь любви, возможно, последнее, что осталось у нее и у них обоих.

День за днем она отгораживалась от мира все новыми и новыми стенами. Чтобы никто не вошел. Чтобы никто не увидел. Чтобы никто не подобрался чересчур близко.

Но в конце концов

стены оказались бесполезны. Александр разрушил их, обратил в щебень, и когда они пали, увидел ее. Узнал, кто она. И несмотря на все, он обнимал ее.

Откинувшись назад, она пытливо заглянула ему в глаза. Его взгляд, уже не загнанный, не подавленный, излучал любовь. В прошлый раз соитие между ними произошло в борьбе с другим, куда более мрачным занятием. Но сегодня будет только любовь и ничего больше.

Обстановка вокруг была еще скромнее, чем в их прошлом убежище. Всего-то и было в комнате, что фонарь, тонкий тюфяк на полу да ночной горшок. Но все это не имело значения. Самым главным сейчас было до последней секунды насладиться отведенным им временем.

— Я хочу увидеть тебя, — проговорила она.

— Увидеть?

— Той ночью ты… — Она не знала, как выразиться. Его глаза, пальцы, его язык и губы на ее коже. Она упивалась его ласками, но с закрытыми глазами. — Но я…

Каким-то образом он понял, что стояло за ее несвязными словами. Сбросил плащ, расстегнул длинный ряд пуговиц на куртке и позволил ей подвести себя к тюфяку, где она сняла с него сапоги. Потом сел, скрестив ноги — в бриджах, чулках и рубахе на теле и с подначивающей улыбкой на лице, которая будто вопрошала, хватит ли ей смелости сделать следующий шаг.

Она присела на пятки и, сцепив пальцы в замок, вдруг оробела. Целый год, пока ее называли вдовой, она и не вспоминала, что на самом деле она неопытная девица.

— Ты, верно, думаешь, что я не знаю, что делать, — прошептала она. Так оно и было. Она не знала.

Его теплая ладонь накрыла ее щеку, и она прислонилась к его руке, обхватив ее своими руками.

— Я думаю, — молвил он, — что бы ты ни сделала, все будет правильно и хорошо.

Она прижалась губами к его коже и подняла голову.

— Тогда я начну, как ты.

Она скатала вниз его черные шерстяные чулки, но как только потянулась к ступне, он отдернул ногу.

Она заглянула ему глаза, гадая, что она сделала не так.

Он помотал головой.

— Не на что там смотреть.

Обеими руками она сжала его лодыжку.

— Вот сама и проверю.

И вновь взялась за его ступню. Мужскую. Сильную, крепкую, широкую. В ее глазах так же безупречно вылепленную, как его руки.

Лаская, поглаживая и разминая обе его ступни, она наслаждалась ощущением, которое дарило прикосновение к его коже, даже там, где она была загрубевшей. Потом она перешла на более легкие касания, перебрала по очереди пальцы на его правой ноге и провела рукою вниз, лаская выемку ступни.

Он дернулся, издав короткий смешок.

Настал ее

черед усмехаться.

— Александр Кинкейд, уж не хотите ли вы сказать, что боитесь щекотки? — Она еще раз пробежалась кончиками пальцев по подошве его стопы, забавляясь тем, как он при этом подскакивает и извивается.

— Только там, — сконфуженно пробормотал он.

И тогда она расхохоталась. Не прыснула, скромно закрывшись рукавом, не захихикала, а залилась рвущимся изнутри хохотом, который, запрыгав между стенами, прогнал из комнаты все сомнения и неуверенность.

— Выходит, человеческие слабости тебе все же не чужды, — отсмеявшись, проговорила она. Лицо его, всегда суровое и непроницаемое, стало смущенным. И она, обнаружив этот крошечный изъян, эту трещинку в его непробиваемой броне, полюбила его еще крепче. — Только на правой?

Она потянулась к его левой ступне, но он, увернувшись, стремительно подхватил ее и подмял под себя, вновь страстно целуя, и оба они, не дожидаясь, когда губы сольются с губами, осыпали друг друга поцелуями в нос, щеки, веки, в подбородок, ища еще не опробованные на вкус уголки.

Ее руки безудержно блуждали по его телу, под рубаху, вверх по спине, через ребра к впадине, где плечо соединялось с торсом. Изучая его. Проверяя. Выискивая новое чувствительное местечко.

На сей раз он не дернулся и не засмеялся. Но она услышала стон.

И открыла глаза.

Он лежал, облокотившись на вторую руку, и довольно улыбался.

— Только там.

Он и она, оба улыбнулись, глупой, счастливой улыбкой.

— Хватит и одного места. Но я запомню, где оно находится. — Словно впереди были годы, чтобы вспоминать.

Забыв, что сейчас ее очередь его исследовать, он накрыл ее собою, целуя, и она не противилась. Разлучиться даже на миг, даже для того, чтобы снять с него рубаху, не представлялось возможным, и тогда она стянула вниз его бриджи, упиваясь ощущением его ягодиц под ладонями, дотягиваясь до сильных бедер.

Не отпуская ее, он сбросил бриджи, а она, пробравшись в щель меж их телами, обернула ладонями его плоть.

Ощутила, как он пульсирует, оживленный желанием, и ее тело отозвалось, запело в предвкушении. Ее груди, ее лоно прошило покалыванием. Неужели это всего лишь второе их соитие? Ее тело уже угадывало его ритм. Бедра поднялись, толкаясь сквозь слои ткани, чтобы встретиться с его чреслами.

Он нащупал по памяти завязки ее юбок, но в прошлый раз, когда она одевалась трясущимися руками, то в спешке слишком сильно затянула пояс. Узел не поддавался.

Бросив попытки с ним справиться, он оторвался от ее губ, и его голова исчезла под ее юбками.

— Что… — Он уже проверял там. Зачем же…

И вдруг она почувствовала, как его губы, горячие, влажные, мягкие, целуют метку на ее животе. Он занимался с нею любовью ртом, пробуя, пощипывая, превращая эту ненавистную, отпугивающую часть ее тела в любимую. И, пока он не видел, она украдкой заплакала.