Охотник за смертью: Война
Шрифт:
Джулиан шмыгнул носом, до конца не убежденный, но продолжал, время от времени поглядывая на камеру, чтобы проверить, не горит ли ее красный глазок. Он углубился с счастливые времена, и голос его стал теплее и ровнее.
— Мы с моим старшим братом Ауриком были очень близки, что в Семьях бывает редко. Обычно брат для брата — это соперник в борьбе за наследство и за власть в клане. Наследник может быть только один. Всем остальным достаются обглоданные кости. Но нам с Ауриком было на это наплевать с самого начала. Он меня вырастил, именно он, а не все гувернантки и наставники. Почти все время было так, что мы с ним — против них. У нас было классное детство.
Когда мы вошли в переходный возраст, родители попытались нас разлучить. Аурика воспитывали с тем расчетом, чтобы он принял на себя дела после смерти отца. Я должен был стать военным, с глаз долой — из сердца вон, если только не случилось бы такое, о чем и думать невозможно, и Аурик бы погиб, а тогда меня позвали бы на его место. Но мы отказались разлучаться. Каждый из нас был своему брату лучшим другом, избранным товарищем, мы были братьями не только по крови, но и по собственному выбору. Тогда я и открыл, что я эспер.
А это был удар. Семьи тщательно охраняют свою генетику, но бывает, что где — то в роду кто-то переспал с кем-то не тем и занес в генофонд эсперную наследственность. Вот она во мне и всплыла. Я знал, что родителям об этом говорить нельзя. Я бы погиб в аккуратно организованном несчастном случае, но не опозорил бы Семью наличием в ней эспера. Эсперы — недочеловеки. Вещи. Так было и так будет. Но Аурику — это я знал — сказать было можно. Он меня прикрыл, заставил меня жить, когда мне от стыда хотелось наложить на себя руки, и никогда не видел во мне никого иного, кроме брата, который был у него всегда. Когда стало ясно, что мне нужно выучиться использовать свою эсперную силу и скрывать ее, он даже нашел связи, которые привели меня в Подполье клонов и эсперов.
Единственный раз, когда мы по-настоящему спорили, это когда он влюбился в Би-Би Ходзира. Я еще тогда знал, что что-то в ней не то, но не мог выразить словами. Даже сам думал, что я просто ревную ее за близость к Аурику, так что я оставил подозрения и старался радоваться тому, что Аурик так с ней счастлив. Но ведь мы были очень малой и незначительной Семьей, а она была из клана Ходзира. Чтобы произвести впечатление на ее Семью и доказать свою любовь, Аурик вышел на Арену против Железного Гладиатора, и этот проклятый гад его убил. Он не был к этому вынужден. Он мог просто нанести Аурику почетную рану и дать ему уйти. Вместо этого он всадил меч Аурику в глаз — просто чтобы показать свое искусство. На этом мое детство кончилось. Евангелина стиснула руку Финли. Джулиан не знал и не должен был никогда узнать, что Железным Гладиатором был его друг и герой Финли Кэмпбелл.
— А как тебе эти игрушки? — спросила Евангелина, чтобы что-нибудь сказать.
— Я понимаю, чем может привлечь такое место, — ответил Джулиан. — Но это не для меня. Все детские игрушки остались у меня позади. Я отвернулся от Семьи и сделал своей жизнью работу на Восстание. Ни на что другое у меня просто не осталось времени. Я был хорошим повстанцем. Для меня не было слишком опасных заданий, не было невозможного. А потом я влюбился в Би-Би Ходзира, и моя жизнь кончилась во второй раз.
Ребенком я был очень счастлив. Как будто в глубине души знал, что другого счастья в моей жизни быть не может. — Это грустно, — неожиданно вмешался Джиль. — И не нужно. На самом деле никогда ничего не потеряно. Память о хороших друзьях и хороших временах всегда рядом, на расстоянии одной мысли. В некотором смысле ничего не прекращается. Каждая минута,
Удивительно работали по следу. Никогда не был так счастлив, как когда гнался по следу за зверем вместе с ними.
Обе собаки погибли, когда мне было десять. У них появились опухоли, и мы ничего не могли сделать. Тогда я их усыпил, чтобы они не страдали. И до сих пор мне их не хватает. Но стоит закрыть глаза, чтобы снова оказаться с ними, и я знаю, что там, в прошлом, мальчик и две собаки до сих пор охотятся в лесах. Мне не нужна такая планета, замешанная на фальшивой ностальгии и потребности спрятаться от реальности. Это для слабых.
А сейчас здесь поле битвы созданий Шаба. Это не игрушки и не товарищи детских игр, это фурии в процессе обучения. Весь этот мир нужно сжечь и забыть — дурацкий эксперимент, который пошел наперекос.
Наступило долгое молчание.
— Что ж, спасибо, Дезсталкер, что ты с нами этим поделился, — сказал наконец Тоби. — Я только знаю, что нас всех ждет в грядущие дни большое утешение. Так, теперь, я думаю, моя очередь. Так вот, лично я считаю, что вы все — пачка слабаков. Нет в моем детстве ничего, по чему я скучал бы.
— Ладно, — ответила Евангелина. — Тогда расскажи нам о своем, без сомнения, отвратительном детстве. Какие страшные и извращенные события сделали из тебя ту омерзительную личность, которую мы видим?
— Мерзким типом я родился, — доброжелательно ответил Тоби. — С годами я в этом совершенствовался. Папочка мой помер, когда я был сосунком. Мама сбежала подальше, чтобы не кланяться дяде Грегору. Он был фанатиком дисциплины еще тогда. Я испортил жизнь длинной череде гувернанток, наставников и вооруженных охранников и устраивал бунт в каждой школе, куда меня посылали. Друзей и у меня не было, и нужды в них — тоже. Был равнодушен к Плюшевому и его приключениям — сентиментальная тягомотина. Меня куда больше интересовал реальный мир и как иметь дело с его коллективной головой к собственной выгоде.
А это, разумеется, вызвало интерес к политике. У меня всегда была особая склонность к грязной игре и двурушничеству. Что мне очень пригодилось в работе холуя по связи с общественностью, а теперь в работе журналиста. Я должен быть назойливым, совать нос в чужую частную жизнь и морочить головы нескольким миллиардам людей при каждом выходе в эфир. Жизнь прекрасна. Или по крайней мере была прекрасна, пока меня не начали кидать с одного театра войны на другой. Когда я говорил, что хотел бы освещать захватывающие события, я не имел в виду, что хотел бы в них участвовать.
— А ты не тоскуешь по своим родителям? — спросила Евангелина. — Я имею в виду настоящих, которых ты никогда не видел.
— Нет, — ответил Тоби безразличным голосом. — Мне они никогда не были нужны. Я сам построил свою жизнь, и мне никто никогда не был нужен. Кроме Флинна, конечно. Кто-то должен направить камеру, куда я показываю. А расскажи нам о твоем детстве, Флинн. Вот это будет история, достойная того, чтобы ее услышать.
— Жаль тебя разочаровывать, — сказал Флинн. — Но у меня было вполне счастливое и вполне нормальное детство. Ни больших травм, ни больших потерь. И мне нравится, что здесь пытались устроить. Тут должно было быть хорошее место — пока не вмешался Шаб.