Охотник
Шрифт:
Гуннар снова пропустил сквозь пальцы порванную цепочку. Растянул ее на полу рядом с собой. Почему-то было очень важно, чтобы она легла ровной линией, и пришлось какое-то время повозиться. Потянулся к застежке своей. Дрожащие пальцы не справились с замком, и, устав с ним бороться, Гуннар дернул амулет, совсем как Эрик тогда. Теперь уже все равно. Растянул на полу рядом с первым.
Оглушить, связать, а потом не рвать плетения, а просто не позволить плести. На ритуал это не повлияло никак, дар ведь не исчез, просто оказался отрезанным. Но все-таки тогда, в первый
То-то она так странно себя вела, когда они в первый раз остались наедине после лечебницы. Наверное, хотелось как-то ощутить, что все было не зря, что оно того стоило… а пришлось как всегда прятаться от хозяйки, а потом уходить, пока не стемнело. Вот и несла невесть что, а он не понял, да и откуда бы мог понять…
А еще выходило, что Ингвар с семьей погиб не случайно. Потому что за заменой она пошла явно к нему. За заменой, и, возможно, еще одним амулетом. Интересно, для себя? Сейчас уже не узнать, наверное. Гуннар искренне надеялся, что все же нет. Что тогда Вигдис думала, будто все кончилось, нужно лишь подменить амулет, чтобы не задавали лишних вопросов. Хотя могла сказать, что спустила в нужник, как грозилась, Гуннар бы поверил. Он ведь всегда ей верил, верил безоговорочно…
Точно такого же амулета не нашлось, но плетение цепочки было ничем не примечательным, так что легко оказалось соврать, что застежка тоже оторвалась, потерялась, и пришлось ее заменить — он бы в ее словах не усомнился. Только потом, когда Гуннар сказал, что ювелир ее помнит…
Значит, и эти смерти на его совести. Ингвар, его жена и три дочери. Старшая — на выданье, младшей… он не мог вспомнить, хоть убейся. Так легко задвинуть вьюшку плетением, а дальше не прогоревшие угли сделают все сами. Повезло Ингвару, что тогда ударили заморозки: смерть была быстрой и безболезненной. А, может, не повезло. Он бы погиб все равно, но на детей у нее рука бы не поднялась… наверное. Или… Гуннар не знал ответа, как и не знал, что ему делать теперь.
Лучше бы он тогда умер на месте, сожранный тварями.
Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Внутри было пусто, точно в пересохшем колодце. Хорошо, что ему все равно, а то, что в груди саднит, это пройдет. Наверное, так ноет в непогоду давно отрубленная и сгнившая в земле рука. Хорошо, что ему все равно: можно спокойно подумать, что теперь делать. Только ни единой мысли не было. Но и это пройдет. Наверное.
В коридоре послышались шаги. Гуннар не пошевелился. Эти шаги он отличил бы от любых других. Она замерла на пороге. Гуннар открыл глаза.
— Странно, что я не узнал тебя тогда, ночью.
Вигдис медленно покачала головой, глядя в лицо.
— Я не хотела… Клянусь, я не думала, что… иначе бы вернулась сразу же.
Он усмехнулся.
— Верю.
Снова повисла тишина, они по-прежнему не отводили взглядов друг от друга.
— Тебе ведь нужен был дом?
— Да.
Гуннар кивнул. Да. Все-таки он успел хорошо ее узнать. Значит, про Ингвара спрашивать незачем. В общем-то,
Нет, все-таки он не узнал ее по-настоящему.
— Надо же, тебе удалось справиться с чистильщиком.
Она пожала плечами.
— Мужчина никогда не воспринимает как равного противника женщину, которую хочет. Пока не оказывается поздно.
— Вот как… Впрочем, ты права. Я тоже не могу… только не из-за похоти.
— Тебе я не противник.
— А кто?
— Я люблю тебя.
Он кивнул.
— Я знаю.
Они опять надолго замолчали.
— Оно того стоило? — спросил, наконец, Гуннар.
— Да. — Вигдис шагнула ближе. — Потому что ты жив, и ты со мной.
Он криво улыбнулся, глядя снизу вверх.
— И только?
— Разве этого мало?
— Не знаю. Сейчас я ничего не знаю.
Еще шаг. Так подходят к перепуганному животному, чтобы успокоить. Только он не боится. Все самое страшное уже случилось.
— Ты жив. Остальное не имеет значения.
Вигдис опустилась на колени рядом.
— Давай уедем. Демоны с ним, с домом. Уедем и забудем все.
Она протянула руку, пытаясь коснуться щеки. Гуннар перехватил ее запястье, усмехнулся.
— Столько было хлопот, и тебе, и нам… И все зря.
Что-то ведь он должен был сказать… ах да.
— Но, если подумать, ты права, уехать надо. Чистильщики придут за тобой.
Она высвободила руку, уронив ладони на колени.
— Почему?
— Я слышал. Те, что идут сейчас за Эриком, собирались поговорить, прежде чем драться. Он им расскажет. И они придут за тобой. Уезжай.
— А ты?
Гуннар промолчал. Она опустила голову. Он снова прислонился затылком к стене, закрыв глаза. Как тихо. Только едва слышное дыхание совсем рядом.
— Уходи, — сказал он, не открывая глаз. — Я не смогу обойтись с тобой как должно. Но и рядом не останусь.
— У меня в доме твои вещи.
— Перебьюсь.
— Получается, все в самом деле было зря?
— Выходит, так. — Он снова посмотрел ей в лицо. — Наверное, мне нужно сказать, что я никогда не просил, чтобы меня спасали такой ценой. Но это было бы черной неблагодарностью с моей стороны. И, наверное, я никогда не смогу тебе отплатить за все.
За спасенную жизнь. И за дыбу. За освобождение. И за то, что сейчас у него не осталось ни друзей, ни…
— Этот, последний… Наверное, обидно, что Руни узнал о нем раньше чистильщиков? Они пришли бы за головой Эрика, и некому было бы предъявить… — Он указал подбородком на два амулета на полу. — Никто бы ничего не узнал.
— Если бы вчера ты согласился уехать, ничего этого не случилось бы.
Он кивнул.
— Все из-за меня, я знаю. С самого начала все было из-за меня. Только не знаю теперь, как с этим жить.
— Прости меня.
Гуннар пожал плечами.
— Мне нечего тебе прощать. Я жив, и по моему следу не идут чистильщики. Со всем остальным как-нибудь справлюсь. Это тебе теперь придется выкручиваться. Только зачем так сложно с последним? Нож в спину и вся недолга, подумали бы все равно на Эрика.