Охотники за курганами

Дегтярев Владимир

Наместник покинул тайную комнату.

В большом зале дворца дома Сан-Янь-Нур приглашенные разувались и проходили к низким столикам, уже заставленным разными блюдами.

Дань-Тинь-Линь возглавил пиршество — сел за дальний от двери край стола.

Католическим монахам управитель дома указал на места, наоборот, ближние к двери. А посередине стола, по двое с каждой стороны, расселись приглашенные вожди варваров.

Старший из монахов, брат Вальери, было заворчал, что им дадены «низкие» для их должности места. Младшие по вере, тревожно

суетясь, стали успокаивать Вальери.

Джуань-шигуань ласково улыбнулся в сторону чужих монахов и приказал управителю — подавать.

Слуги стали уставлять стол тарелочками, чашками, пиалами. От стола пошел на голодных монахов дух раздавленных клопов с примесью чеснока и корицы.

Всем присутствующим в маленькие чашки налили рисовой водки.

— Тишина, — объявил управитель.

Дань-Тинь-Линь покачал левой руке чашку с рисовой водкой:

— Я нарушаю обычай нашего стола, ибо сначала хочу выпить этот напиток, бодрящий душу и веселящий тело, не за Небесных богов, не за нашего Императора, а за сильных, могучих и храбрых воинов, что почтили своим присутствием дом наместника Императора.

Четыре военачальника кочевых племен начали мелкими глотками пить водку, не дожидаясь, когда глотнет наместник.

— Я, — медленно договорил джуань-шигуань, когда кощии допили свои чашки, — хочу их достойно наградить за последний бой, в который они водили свои отряды.

Не выпив из своей чашки, Дань-Тинь-Линь с крепким стуком поставил ее на стол. Предводители степных барымтачи разом вскочили.

Но каждого уже держали по четыре сильных воина.

— Каждый напиток следует закусывать, — не убирая улыбку с лица, — сообщил джуань-шигуань, — каждую худую весть — следует доставлять Императору написанной на своем сердце, каждое поражение войска — доставлять, минуя Императора, — нашему Богу. Лично. Поднесите им…

Управитель дома встал с левой стороны хозяина и протянул вперед, над столом, руку с серебряным подносом, на котором лежали восемь тонких шелковых веревок.

Три иезуита разом вспотели. Из-за подогретого пола в зале приемов дома Сан-Янь-Нур испуганный запах монахов, не натертых благовониями, пахнул прямо в лицо наместника.

Возле него мигом появились две девушки, изящно помахивающие широкими веерами.

***

Воины личной сотни джуань-шигуаня недолго зыбкались с подлыми варварами.

Петля на шею, ноги на хребет, загиб тела назад до противного, сального хруста позвонков. Петля — на пятки, пятки — к голове.

Четыре тела еще медленно ворочались на расписной циновке, покрывающей пол зала приемов, еще молодые монахи в коричневых рясах с капюшонами пытались опямятовать старого монаха, как джуань- шигуань снова поднял левую руку с пиалой водки.

— У нас сегодня пьют и едят вместе со мной наши почтенные служители бога из далекой страны, где самым главным почитается, так говорят наши гости, не Император, а наместник бога на земле — Баба.

— Папа, — тихо поправил говорящего

Бартаба — самый молодой из монахов. Он пришел в орден Святой Церкви из пиратского сообщества Южных морей и кровь видел. А сегодня он видел, как умирают без вида крови. Но держался, не вялился, как Вальери, и не сглатывал рвоту, как второй служка — испанец Сарван.

Бартаба насторожило то, что воины трупов не убирали и сами не убирались из зала приемов.

— Баба, — мягко улыбаясь полными губами, повторил наместник Императора Поднебесной. — Наши грубые губы и толстые глотки не могут произносить ваши мягкие и святые слова, подобно вам… управитель!

Управитель дома, неслышно ступая, подошел к телу обмороченного монаха Вальери, два раза резко наклонил его затылком вниз, до колен. Лицо старика порозовело. Он косыми глазами узрел окружающих. Потом выблевал в свою тарелку зелень съеденных огурцов. А потом заметил сияющее серебряное блюдо посередине широкого стола. На серебре еще оставались шелковые веревки! Старика опять потянуло блевать.

Наместник Императора, по праву хозяина, должен был немедленно выручить из гнусного блевотного положения этого монаха, слабого на вид смерти.

— На важном блюде первого кушанья не должно быть ничего вредного! — негодуя, пробурчал наместник, глядя в упор, как корчится в спазмах старый монах ка-то-ли-цзы, — а одна порция блюда оказалась вредной для нашего гостя! Ты уронил свой сан, управитель!

Управитель склонился перед джуань-шигуанем в пояснице. Его тонкая коса — знак южного рода — коснулась циновок. Потом управитель выпрямился. Его глаза смотрели прямо в переносицу хозяина.

— Поставщик овощей, что не прошли в горло старому ка-то-ли-цзы, так я теперь понял, хотел обмануть меня, подложив несвежие овощи, — с достоинством произнес управитель, — чтобы воровством нанести урон твоему дому.

— Велик ли был бы урон? — спросил джуань-шигуань.

— Каков бы ни был урон — величиной с муху или со слона, — льстиво поведал управитель, — вашему дому ущерб будет одинаков, — смех народа.

Один из кочевых предводителей вдруг отчаянно забился на циновке, угасающим мозгом понимая гибель.

Монахи окаменели.

— Повесить торговца овощами на рынке, среди людей! — объявил свою волю наместник Императора Поднебесной. — Повесить на лишнем здесь шнурке, на оглоблях его повозки! На базаре объявить, что он казнен за нанесение обиды моему гостю из далекой страны — рабу Баба из города Ру-ми.

— У его повозки слишком короткие оглобли для казни, — поспешил донести управитель, — указанный вами, уважаемый джуань-шигуань, способ казни не позволит вору повиснуть, чтобы его глотка хрустнула.

— Так укороти его! — заорал Дань-Тинь-Линь, — обруби ему ноги! Но исполни мою волю — повесь!

Управитель дома немедленно исчез, прихватив шелковую веревочку.

На серебряном подносе остались лежать еще три погибельных шнурка. Черную тарелку с вонькой блевотиной старого монаха слуги не замечали.