Охотники за курганами
Шрифт:
— Для нашего дела надобно, дурак! — рявкнул Артем Владимирыч, — и для подчинения сему знаку всех низменных существ!
Сидящие на кошме промолчали.
Тогда Гуря, чтобы указать Полоччио на великую все же дерзость князя, тихо сказал:
— А если разрезать нашейную гривну — нашим и вашим? У нас ведь тоже дело. Разрежем гривну — значит, разрежем наш новый договор. Легче будет… А?
Князь обернулся и с улыбкой посмотрел на хитромастного иудея. Так вот откуда слова покойного Агалака — «курган резать!» Вот кто третий в банде, следящей за Полоччио! Одна лишь нация на земле вцепилась в древние, ноне неважные обряды и обычаи. И вместо «подпишем
— Удивительные и непонятные дела творишь ты с нами, Господи! — торжественно произнес князь, истово перекрестившись. — Не вводи нас во искушение и отомсти врагам нашим! Слышишь мою православную молитву, Гуря? Так вот, не вводи меня во искушение, убереги от лукавого — составь, милостью прошу, и для меня список всего отринутого из кургана.
Гуря срочно метнул черные глаза на Полоччио. Тот отвернулся, пожал плечами. Тогда иудей, хитрая бестия, с грязными волосьями по плечам, показал князю вторые листы уже готового на сей момент списка. Князь выдернул из нечистых рук иудея листы плотной серой бумаги. Сунул за пазуху.
— Потом вместях сядем, — лениво, очень тягуче сообщил черноглазому паршивцу Артем Владимирыч, оглаживая леопардовую пасть на рукояти своей сабли, — вместях сядем и баланс сведем. Разрежем значит, эти листы. Правду отрежем ото лжи, кривду — от прямого обмана.
Не ожидая ответа от наклонившего голову Гури, князь прошагал по кошме, заваленной добычей, и встал на видное место — за спину ученого посланника.
Видимо, чтобы совершенно не озлить князя, Гербергов сунул руку в отдельно стоящий сундук. Вынул из него каменный кувшин предивной тонкой работы с узким и длинным горлышком. Сосуд точно сотворил древний мастер. Высоту кувшин имел с локоть, цвет молочно — белый. А по бокам его вилась синяя, гладкая роспись, коей показывалось, как обнаженные юноши и девы пьют вино и веселятся. Возле юношей лежали щиты, мечи и шлемы. На боках их шлемов, заметил Артем Владимирыч, каменный мастер со всем тщанием вырезал выпуклости завитушных рогов. Артем Владимирыч сразу понял, кто веселился на картине, украшающей древний кувшин. То боги готовились войти на ложе к земным женщинам.
Очистив сосуд суконкой, Гербертов сообщил исключительно князю:
— Очень крепкая вещь. Камень диорит. Греки работали. Дарю тебе, княже!
Полоччио прямо воткнул взгляд в князя. Возьмет или нет?
Артем Владимирыч, стоя, не присев, как бы нехотя, сказал ученому посланнику:
— Ваше степенство! Распорядись, опосля разбору древностей, чтобы мне были переданы, в исчислении на вес, два пуда серебра. Сие серебро ушло в оплату экспедиционных расходов до сего места. И является собственностью Российского государства. Подробную роспись расходов ты получишь от меня в Тобольске, на возврате домой. Она зело пригодится, когда станешь давать отчет Императрице! Будь любезен!
Сказавши так, князь взял кувшин, мимоходом треснул им по башке Веню Коновала так, что тот ойкнул, и отправился прочь. Ойкнул й Гербертов, злясь на бесшабашное отношение князя к антику.
Полоччио выдохнул немало воздуха.
Гербергов посмотрел вослед князю, сморщил лицо и снова запустил руку в сундук с золотыми и серебряными изделиями. Пробормотал в пространство, ни к кому особливо не обращаясь:
— А ведь сломает себе шею наш воинский предводитель.
— Сломает, — тихо подтвердил Гуря, затаил дыхание и выставил на
Полоччио еще раз шумно выдохнул. Непонятно — то ли пожалел князя, то ли пожелал того, что желали сейчас все его люди. Даже, как он подло думал, — и рабичи.
Взяв вазу за фигурную ручку, Артем Владимирыч не со зла, а от нечаянной радости, даже полюбовно, треснул по башке пьяницу Веню Коновала. Ибо цены той находке не имелось! Материал, из коего была сотворена ваза, крепостью превосходил сталь, а работой — грекам никогда не принадлежал. То была работа столь далекого от этих степей народа да столь древнего, что и не всякому дано сие и представить. От берегов реки Нил на берег реки Обь попал сюда микенский кувшин, со времен, когда на реке Ниле первую Москву только планировали строить, а строители первого Рима на Ниле еще и не родились.
Думая так, Артем Владимирыч все же не пропустил повода проверить своих наблюдателей. Двадцать пять солдат, специально отряженных Егером за четвертину фунта табаку каждому, кто ближе, кто дальше, сидели в кустах и возле дерев вокруг вагенбургов. Как бы чинили амуницию, чистили ружья.
За старшего среди верных надсмотрщиков князь поставил бойкого полубатальонного — вятского Ванятку. Тот, случись чего, башку откусит, но медной пуговицы из кургана этим немаканам спрятать не даст!
Ванятка, будто слыша думы князя, приподнялся из травы, упокойно махнул Артему Владимирычу рукой: мол, все в порядке.
Конечно, все в порядке, а как иначе? Воровство добычи и потайное укрывательство ее начнется много позже. При конце пути. Так было всегда. Но и ныне нельзя спускать глаз с чреватого на козни ученого посланника.
Помавая в левой руке вазой, князь медленно ехал в лагерь обозников, со тщанием оглядывая солдатскую работу. На низком холмике свежела земля от вырытой общей могилы, и монах Олекса уже отпевал трех умерших от ран солдат. Джунгары сидели кружком вокруг Акмурзы, слушали тихий говор вождя и правили лезвия сабель. Пушкари уложили стволы орудий в особые гнезда на повозках и возились теперь с лафетами. На тот случай, если кто нападет при движении отряда, быстро орудие сбросить и пальнуть. Спросить же: «Кто тама?» можно будет и опосля пушечного боя.
Десятские от пехотных рядовых, довольные тем, что оттаборились возле чистой воды, разводили костры.
В узкой протоке ругались добровольцы, вызвавшиеся рыбачить. Князь подманил ближнего к себе рыбаря, толстого десятника. Тот подскочил, содрал солдатскую бескозырку и гаркнул:
— Уху ждем, Ваше высокоблагородие!
— Иди, братец, передай от меня тем волжским рыбарям, что здесь — Сибирь, законы здесь даже у рыбы иные. Вон, видишь широкий плес?
Вот пусть идут туда, а не челюпкаются у берега, ловя ершей. И передай: без сигов и осетров чтобы не возвращались! Выпорю!
Десятский, радый, что князь, несмотря на людские потери и как бы бегство войска, радостен и доволен, погнал из протоки на дальний речной плес четыре десятка солдат.
Скоро два невода, длиной в полверсты каждый, забурлили в мотнях от рывков огромных рыбин.
Вещун и Баальник, уложив на широкую телегу свежей травы, накрывшись широким клеенчатым пологом, лежали и тихо беседовали.
Князь отпустил своего киргизца попастись, не вынув удила. Подошел к замолчавшим старикам и поставил перед Вещуном кувшин. Тот немедля сел и бессловесно уставился на золотую гривну на шее князя.