охранники и авантюристы
Шрифт:
В Одессе при помощи „активного“ сотрудника Заварзина, „Американца“, был сорганизован „Союз черноморских моряков“.
Достойнейшими учениками Заварзина были его помощники - подполковник Сизых (ныне ведает контрразведкой в штабе Западного фронта) и Леонтович (ныне ведает контрразведкой в штабе IX армии). Омерзительную деятельность Сизых в качестве начальника Пермского охранного отделения может подробно описать его бывший начальник, ныне начальник Минского губернского жандармского управления, полковник Бабчинский, который в свое время производил расследование по своей инициативе о преступлениях Сизых, представленное им, по его словам, бывшему вице-директору Департамента полиции Виссарионову (в дела Департамента полиции это расследование, кажется, не попало). „Работа“ Сизых также залита кровью - и неудобных свидетелей,
Особого внимания заслуживает „розыскная“ деятельность чиновника Квицинского, построенная сплошь на провокации (кажется, Квицинский вышел из рядов „сотрудников“). Он служил в Петроградском охранном отделении, на Кавказе (при Ширинкине), был начальником Туркестанского районного охранного отделения, оттуда удален в Лифляндское жандармское управление, а в последнее время служил в Московском охранном отделении, где вел „общественную“ агентуру. Полная уверенность в его преступной деятельности начальствующих лиц имела последствием для него лишь перемещения его с места на место, ибо начальство опасалось, что Квицинский, в случае увольнения, „передастся“ в революционный лагерь и начнет „разоблачения“. Кроме того, он, как и почти все упомянутые здесь лица, крайне свободно обращался с бывшими в его распоряжении казенными суммами.
Определенно провокационно служил и генерал Кременецкий, бывший начальник Екатеринославского и Петроградского охранного отделения (при нем разыгрались события 9 января), Иркутского губернского жандармского управления и ныне начальник Пензенского губернского жандармского управления. Особенно преступна его деятельность в Екатеринославе, где он сам „ставил“ и „брал“ типографии; даже в Пензе, уже уходя со службы, в прошлом году он проявил провокационную деятельность, „поставив“ при помощи сотрудника социал-революционеровскую типографию. Последнее обстоятельство, по которому производил расследование чиновник для поручений 4-го класса Митрович, понудило бывшего товарища министра Степанова просить штаб Корпуса жандармов об увольнении Кременецкого со службы. При этом, однако, директор департамента Васильев исходатайствовал назначение Кременецкому добавочной пенсии из секретных сумм в 900 рублей в год. {167}
Столь же крупным провокатором являлся и полковник Шульц, ныне начальник Витебского губернского жандармского управления, а раньше начальник Екатеринославского охранного отделения. Насколько доказана была провокационная деятельность Шульца, можно судить по тому, что даже такие личности, как Сипягин и Дурново, писали на докладах о Шульце, что такой офицер не может быть терпим в Корпусе жандармов. Однако это не помешало генералу Джунковскому, благодаря близости Шульца к адмиралу Казнакову и генералу Дедюлину, приказать предать дело о Шульце забвению.
Не чужд был провокационных приемов и начальник Московского охранного отделения, полковник Александр Мартынов. Во всяком случае, он не препятствовал своей агентуре проявлять инициативу в этом направлении. Деятельность его сотрудника „Пелагеи“ обращала на себя внимание своею активностью начальников других розыскных органов, так как этот сотрудник появлялся с прокламациями во владимирском фабричном районе (очень загадочна его роль в истории иваново-вознесенских печальных событий в начале войны). Явно инсценирована и социал-демократическая конференция в Туле в 1916 году, которая вызвала недоумение в партийных кругах.
Перечень наиболее крупных [37] , притом вполне сознательных провокаторов, был бы не полон, если не упомянуть подполковника Андреева, бывшего начальника Туркестанского районного охранного отделения, затем ведавшего розыском в Риге, где особенно, благодаря ему, провокация {168} расцвела пышным цветом, что и заставило удалить его со службы. Ранее Андреев служил в заграничной агентуре и фигурировал в качестве свидетеля в деле В. Л. Бурцева. Об этом офицере упомянуто, несмотря на то, что он не служил уже в Корпусе жандармов, потому, что он отличается германофильством,
[37] В числе их необходимо упомянуть еще полковника Петерсона, ныне отошедшего от розыска (начальника жандармского железнодорожного отделения в Воронеже), бывшего помощника начальника Петроградского охранного отделения и начальника Варшавского охранного отделения. Ученик и последователь Зубатова, а также чиновника Варшавского охранного отделения Литвина, ныне находящегося за границей (у Красильникова), а также подполковника Заглухинского (ныне начальника жандармского железнодорожного отделения в Новочеркасске) в бытность его начальником Уфимского охранного отделения и подполковника Аплечеева (ныне нач. Кронштадтского жан. упр.) в бытность последнего начальником Харьковского охранного отделения.
Нельзя не упомянуть и об особом типе провокаторов, так называемых „в силу усердия не по разуму“. К таким можно отнести бывшего начальника Костромского губернского жандармского управления (ныне Симбирского) генерала Бабушкина, который, в целях отличиться, занимался при помощи „агентуры“ чинов общей полиции фабрикацией бомбы; полковник Николаев (ныне в контрразведке морского Генерального штаба), который в бытность начальником Пензенского губернского жандармского управления „сорганизовывал“ учащуюся молодежь. Фамилии остальных из этого разряда можно установить по делам департамента. Кроме того, много было и таких „руководителей“, которые, чувствуя свою несостоятельность в деле розыска, всецело отдавались в руки низших служащих, в большинстве филеров „медниковской школы“, причем, конечно, бессознательно вдавались в провокации.
Быть может, здесь уместно будет сказать, что дело политического розыска после реакции 1906-1907 гг. пришло в значительный упадок. Помимо общих причин, в виде распыления революционных сил, думается, в данном случае имела значение все же и та борьба, которую департамент старался вести с нечистоплотными приемами розыска, благодаря чему „отличия“ по розыску не были столь щедро вознаграждаемы чинами и орденами, как было во времена Зубатова, а явно преступные деяния во всяком случае не возводились в „заслуги“, как это было в те же времена „расцвета“ розыска, да и сами представители того мрачного периода, достигнув возможного, предпочитали отдыхать на лаврах, заметив, что мода на них проходит и что в лучшем случае они только {169} терпимы по вышеуказанным причинам. Исключение составляет время заведования департаментом Трусевичем и Курловым, при коих последний не стеснялся еще поощрять провокаторов, хотя бы в лице Кулябко.
Отмеченный упадок розыска составлял постоянную заботу департамента и вызвал при директоре Белецком созыв упомянутого вначале съезда представителей розыска, но работы этого съезда практического результата, в смысле выработки новых приемов розыска, не имели. Окончательно розыск захирел благодаря отмене при генерале Джунковском агентуры в войсках, но с подъемом общественного движения в 1915-1917 гг. и с образованием рабочих групп при временных правительственных комитетах розыск „оживился" вследствие того, что движение происходило не при прежней конспиративной обстановке, вышло из подполья, каковое обстоятельство дало возможность даже мелкой агентуре быть в курсе течения событий.
Почти все время розыск стоял на одинаковой высоте лишь в Московском охранном отделении, благодаря наличию в нем старой агентуры. Это отделение и служило главнейшим источником осведомления Департамента полиции».
Любопытно, что разоблачения Васильева, данные им в Комиссию по обследованию мест заключения и сообщенные затем в Чрезвычайную следственную комиссию, не вызвали решительно никакого расследования, и если кое-кто из жандармских офицеров и был арестован, то ненадолго, и ни против кого из них не было возбуждено никакого дела. И жандармские чины, получая заверения от представителей Временного правительства, что оно не будет «мстить» им за их службу, не чувствовали особого беспокойства, и только после 25 октября 1917 г., как от лица огня, они моментально испарились из пределов Советской республики и обнаружились на том берегу. {170}