Охранники концентрационных лагерей. Норвежские охранники «Сербских лагерей» в Северной Норвегии в 1942-1943 гг. Социологическое исследование
Шрифт:
Одд Нансен:
«Вряд ли найдется много норвежцев, которые в тот или иной момент не были бы готовы наброситься на евреев по лучшим немецким рецептам. Ругать их за обман, мошенничество, жадность, эгоизм и все остальные качества, которыми любят награждать евреев. Им даже в голову не пришло бы, что они сами не лучше – такие же жадные и эгоцентричные, и что они пали очень низко. Как будто они переняли и сознание немецкой высшей расы – мы германцы. Один норвежец даже сказал мне как-то раз, когда мы говорили о конце войны и о том, что будет, когда мы вернемся в Норвегию. «О нас, о германцах позаботятся в первую очередь». Я согласился с ним, и он счел это вполне разумным. Вот как яд медленно просачивается в мозги. Имя этому яду – немецкий менталитет, и если мы от него не освободимся, то многие из нас станут такими» (25, том III, с. 45–46).
Лагерный
Как уже указывалось ранее, в лагерях повсеместно существовало сильное внутреннее самоуправление, наделенное определенной властью. Идеология охранников оказывалась особенно заразительной для людей, составляющих лагерный актив. Ойген Когон пишет об этом следующее:
«Block"altester (старший по бараку) и Stubendienst (дневальный), которые нередко были людьми ущербными, часто злоупотребляли своей властью. Они, правда, подвергались нажиму со стороны СС, но многие из них еще не созрели, чтобы противостоять соблазну коррупции и тирании по отношению к своим сотоварищам, будь-то красные, зеленые, черные или иные. Даже в еврейском бараке нередко имели место такие печальные обстоятельства. Психологически это можно так или иначе объяснить, если знать человеческую природу и понимать, каково это, когда сотни различных подневольных людей годами живут в тесном помещении в невыносимых условиях. Впрочем, ответственность за эти нечеловеческие условия также несет национал-социалистическая система.
Лишь в самых необходимых случаях СС назначали на должность капо [20] специалистов. Обычно это были – особенно в первые годы – крепкие парни, бывшие штурмовики, иностранные легионеры и уголовники, которые знали, как применять кнут, ибо неоднократно ощутили его на собственной шкуре благодаря СС. В некоторых подразделениях, в особенности, занятых на строительстве, в шахтах или на канализационных работах, у обычного заключенного не оставалось иного средства выжить, кроме как дать взятку» (22, с. 67–68). К счастью, многие лагерные ветераны были выше этого, – добавляет Когон.
20
Капо – привилегированный заключённый в концлагерях Третьего рейха, работавший на администрацию. (Прим. ред.)
Бенедикт Каутский отмечает то же самое и пишет следующее: «Для постороннего человека совершенно непонятно, как заключенные могли так вести себя по отношению друг к другу. СС систематически использовали преступные инстинкты заключенных-уголовников в качестве средства в своей работе по уничтожению. Предоставляя наихудшим экземплярам среди заключенных – уголовным и асоциальным элементам, – и отчасти политическим, вернее так называемым «политическим», – различные материальные и социальные преимущества, они заставляли их принимать участие в управлении бараками в качестве «старшего по бараку», «дневального» или бригадира. Бригадиров по примеру итальянских дорожно-строительных колонн называли «капо». СС стремились противопоставить «капо» остальным узникам. Когда это удавалось, то страх потерять все преимущества, стремление самоутвердиться и нечистая совесть автоматически расширяли пропасть между заключенными. «Социальные» противоречия в лагере по остроте сравнимы с жестокостью преступлений, совершаемых заключенными в отношении друг друга. Лагерь, который сегодня рассматривается как ад для всех заключенных, давал многим из них возможность жить гораздо лучше, чем они могли бы мечтать, будучи свободными» (20, с. 8).
Одд Нансен и Тим Греве также касаются этой темы:
«Самым главным человеком в лагере был Lager"alteste (l"ager"aldsta, l"ageralderman) – староста, которого назначали СС. Когда число заключенных увеличивалось, в некоторых лагерях приходилось назначать нескольких старост. Это были важнейшие люди для заключенных, подчиненные напрямую СС. В случае, если на эти посты назначали людей, не понимавших, как использовать любую предоставившуюся возможность на благо заключенным, дело могло обернуться катастрофой. Однако, к сожалению, довольно часто старосты добровольно становились палачами. У заключенных, как и у SS-Rapportf"uhrer (СС-раппортфюрера – нем.), была своя Schreibstube (канцелярия, нем.). Из нее осуществлялось все внутреннее управление, что естественно имело для заключенных очень большое значение. Персонал канцелярии на протяжении нескольких лет спасал жизни тысячам узников благодаря нелегальной работе – подделывал списки фамилий, способствовал исчезновению приказов о наказании, когда они касались тех, кто не смог бы их выдержать, и так далее.
На рабочих местах так называемые
В связи с характером системы коррупция и мошенничество процветали среди лагерного актива, однако следует признать, что быть связующим звеном между заключенными и охранниками было трудной задачей. Те, кто входил в лагерный актив, должны были защищать заключенных, не обижая в то же время «расу господ». Случалось, что они в некоторых отношениях оказывались на побегушках у преступников, возможно, чтобы достичь преимуществ, которые они считали важными. Они балансировали по висячему канату – с риском для жизни. Есть какая-то убийственная ирония в том факте, что заключенные сами несли большую часть ответственности за поддержание ужасных условий в лагере. Немцы правильно рассчитали, что если условия существования будут достаточно мучительными и смертельно опасными, всегда найдется кто-то, кто для достижения личных преимуществ начнет прислуживать угнетателям. Особое жестокосердие проявляли члены актива из бывших уголовников.
Согласно большинству описаний лагерной жизни значительную роль в ней играли капо и Vorarbeiter (бригадир – нем.). Имеется множество примеров того, что эти бригадиры – из среды самих заключенных – не отставали от эсэсовцев по жестокости, и у многих на совести жизни огромного числа заключенных. В то же время, не следует забывать о том, что встречались и такие, кто завоевывал уважение, как начальников, так и подчиненных благодаря своей прямолинейной и принципиальной позиции, честности и пониманию» (25, с. 11–13.).
Ханс Каппелен пишет следующее:
«Как-то раз приказали явиться всем цыганам, и их всех увели. Их было много, однако насколько я помню, обратно вернулся только один из них, а он был жестоким капо. Его жестокость по отношению к таким же заключенным, как и он, спасла ему жизнь – на этот раз. Однако большинство капо не ушли от своей судьбы – рано или поздно они попадали в транспорт заключенных и тогда их убивали. Так случилось и с этим цыганом.
Когда нас переводили из одного лагеря в другой, то в новом лагере обычно уже ожидали прибытия жестоких капо. Несмотря на все старания СС, слухи о капо распространялись, и если капо удавалось пережить транспорт, то его сразу отправляли к праотцам в новом лагере. Эсэсовцы это конечно понимали, но я полагаю, что они рассуждали следующим образом: если он так слаб, что не может защититься от своих подчиненных, то это самый практичный способ от него избавиться. Не следует забывать, что капо нередко знали об эсэсовцах несколько больше, чем те считали нужным» (10, с. 130).
В другом месте Каппелен приводит описание деятельности капо:
«Условия гигиены были совершенно невозможными. Нельзя было раздеться и помыться. Все страдали от жажды. Попасть в туалет также было проблемой – только две дырки на четыре тысячи человек. Была постоянная очередь, и здесь капо также проявляли свою власть. Использование воды было запрещено. В первые дни нам раздали немного хлеба с маргарином. Однако большинство из нас не смогли съесть свои бутерброды – они не жевались. Жажда становилась все сильнее. Капо не замедлили воспользоваться случаем и стали разносить кружки с водой в обмен на пайку хлеба. За половину пайки хлеба давали полкружки воды. Это они называли «организацией». Так капо получали дополнительные порции хлеба для себя и своих друзей. Ведь им тоже полагалась всего одна пайка» (10, с. 192).
Лисе Бёрсум пишет следующее:
«Нашу Stuben"alteste (дневальную, нем.) звали Ханси. Она была австрийкой и работала в концлагере очень давно. За это время она очень ожесточилась. Она была мощная женщина, и мы ужасно боялись ее на линейке и в бараке. Она постоянно тиранила нас вместе со своими помощниками. У нее был очень громкий голос, и она постоянно орала. Она научилась бить заключенных и колотила всех, кто ее не слушался. Собственно говоря, она постоянно кого-то колотила… Иногда она держала речи перед новичками – становилась на табуретку, рассказывала историю лагеря, о том, как лагерные ветераны строили бараки и дома для эсэсовцев, прокладывали улицы, как они своими руками возводили кирпичную кладку. Им тогда даже спину не давали выпрямить, ибо на них сыпались удары палками. Они голодали, мерзли и страдали. Она говорила, что теперь в лагере все выглядит красиво, и нам следует вести себя примерно и слушаться. Ханси казалась нам совершенно невыносимой, однако она была типичным представителем лагерного актива. Таких, как Ханси, в лагере было немало. Позднее у нас была дневальная по имени Релли, которая рассказала нам, что познакомилась с Ханси в тюрьме и полюбила ее за то, что Ханси часто рисковала своей жизнью ради других» (9, с. 82–83).