Окаянная Русь

Сухов Евгений Евгеньевич

— Проходи, дорогой эмир! Проходи. Улу-Мухаммед гостям всегда рад.

Усмехнулся мрачно воевода, хотелось напомнить татарину, как однажды дожидался в Орде Мухаммеда трое суток, потчуя хитроглазых мурз хмельным зельем и раздавая богатые дары эмирам. Велик и неприступен был хан, как одинокая гора, выросшая посредине степи. Сейчас у Мухаммеда Великого не было дворца, взамен — невысокий терем с закопчённым потолком.

— Господин мой, великий литовский князь Свидригайло, в обиде на Василия Московского, — заговорил князь Протасьев. — Не может он забыть того, что князя Юрия с престола спихнул, — эти слова

прозвучали укором Улу-Мухаммеду, ведь это он, когда был на вершине власти, когда мог карать и миловать целые народы, Ваську на стол московский посадил, без него не укрепился бы он на Москве. — Пришло время расквитаться.

— Так у вас же с Василием есть союз о мире.

— Есть, — охотно отозвался князь, — только это для вида, служить ему мы не собираемся. Ночью он нам велел на тебя выступать, но мы его дружине в спину ударим, а ты со своим воинством с фланга бей. В хвост и в гриву его разобьём. Ну, а теперь идти мне надо, кони озябли и выступаем рано. Будь здоров, хан! — И, повернувшись широкой спиной к Мухаммеду, воевода вышел, на миг заслонив проем двери.

Рать Дмитрия Юрьевича продвигалась к Белёву медленно, мешал глубокий снег. Да и в дороге задержались: останавливались у местных князей, веселились на пирах да лапали без разбору девок. Дружина своевольничала, норовила свернуть в деревню, прихватить харчи и наказать нерадивых. И, глядя на мародёрство Дмитриевой рати, крестьяне понимали, что те мало чем отличаются от татар. Мужики спешили свезти добро на заимки, а сами хоронились в лесу. Не ровен час, в посошную рать заберут!

Город Белев предстал перед дружиной Дмитрия неожиданно. Сначала увидели они колокольню, а потом терема да избы. По всему было видно, что дальний городишко на Руси не из последних: красив и богат, искусные мастера украшали его церквами и шатровыми башнями.

Пьяно и весело шла рать к городу. Уже и теплом дохнуло от жилья и потянуло дымом. Разбрелось пьяное воинство. Возницы бестолково гнали сани по заснеженному полю, и кони по грудь зарывались в рыхлый снег.

Отряд ордынцев появился неожиданно — словно возник из преисподней, раскручивая плети, они гнали коней прямо на Дмитриеву рать.

— Алла! Алла!!

Передовой полк не успел развернуться в боевой строй, и снег окрасился первой кровью.

— Дави их, нехристей! — истошно орал Дмитрий Юрьевич.

Конь князя, увязнув глубоко в снегу, остановился. А он, подгоняя его нагайкой, матерился. Поднялся конь на дыбы и скинул Дмитрия Шемяку в нетронутый снег. И когда наконец, разгребая руками рыхлый сугроб, князь сумел выбраться, то увидел, что конница Улу-Мухаммеда, расколов его рать надвое, ушла в лес.

— Куда мы теперь, хан? — спросил Тегиня, когда город остался далеко позади.

Мухаммед долго не отвечал. Если бы он знал это сам! А потом, махнув рукой, неопределённо сказал:

— Туда. За Итиль!

Улу-Мухаммеду хотелось быстрее оставить негостеприимные русские земли, где он так и не сумел найти для себя дом. Всюду бывший хан был незваным гостем, и как ни велика земля, не было для него на ней места.

— Мы возвращаемся в Золотую Орду? — опасливо спросил мурза Тегиня.

— Возвращаемся, нам просто некуда больше идти. Если нас не приняла Русская земля, пойдём в Золотую Орду

и будем надеяться на лучший приём.

Али-Галиму, эмиру Иски-Казани, в эту ночь снился дурной сон: его ужалила змея. Он ощутил её ледяное прикосновение почти физически, успел увидеть холодный, непроницаемый взгляд гадины, а вслед за этим почувствовал и слабый укол. Остаток ночи эмир не спал и гадал, к чему бы это. Рядом, прислонившись к его плечу, спала младшая жена. Вокруг по-прежнему всё было безмятежно. «Надо будет спросить у шамана, к какой очередной пакости этот знак», — подумал эмир.

Осторожно освободившись от объятий младшей жены, Али-Галим поднялся и набросил на себя халат. Он решил спуститься вниз помолиться, ему хотелось очиститься от ночной скверны. У дверей с саблями в руках стояла стража. Они удивились столь раннему пробуждению своего господина и склонили головы, чтобы не видеть его лида, а потом удивлённо смотрели ему в спину.

— Господин, — остановил эмира чей-то голос.

Али-Галим обернулся. Это был мурза Рашид, начальник дворцовой стражи. По его взволнованному голосу и по тому, что тот посмел обратиться к нему перед утренней молитвой, эмир понял: произошло что-то важное.

— Что случилось, Рашид?

— Я не хотел будить тебя, господин, и ждал здесь у двери, когда ты выйдешь на утреннюю молитву. Только такое важное дело заставляет беспокоить тебя в этот час...

—Так что случилось? — нетерпеливо спросил эмир.

— К нам ночью в город приехал Улу-Мухаммед.

— Ты посмел пустить его в город?! — невольно вскрикнул Али-Галим.

— Да. Я вынужден был сделать это. Улу-Мухаммед прибыл с отрядом всадников, и, если бы я отказался принять его, они взяли бы город штурмом.

Али-Галим молчал: теперь понятно, почему этой ночью его мучили кошмары. Приснившаяся змея, видно, и есть Улу-Мухаммед. Разве он должен допускать к себе всеми изгнанного Улу-Мухаммеда? Теперь, несмотря даже на свой рост, он не кажется большим. А может, всё дело в том, что он бывший хан Золотой Орды? Но как на это гостеприимство посмотрит нынешний хозяин Сарайчика?

Отца Али-Галима звали Воитель. Он заслужил это прозвище, когда принял сторону нижегородского князя и со всем своим войском далеко забирался на русские просторы. Вооружённая армада Воителя видела золотоглавый Владимир. Даже независимые тверичи признавали за ним силу и не однажды привлекали его на свою сторону против московского князя Василия Дмитриевича. Отблеск славы отца упал и на его сына, эмира Али-Галима. Для соседей он тоже оставался Воителем, хотя очень редко покидал границы Булгарского ханства, если кого и наказывал, так это непокорные племена черемисов. И вот сейчас, возможно, судьба подарила ему возможность оправдать прозвище, оставленное отцом в наследство.

— Пусть стража немедленно вышвырнет его из города! А голову Мухаммеда Великого пусть принесут мне в покои на золочёном блюде. Ты понял меня?!

— Понял, господин! — отвечал начальник стражи.

— Ну, что ты медлишь?! Теперь иди и без головы Улу-Мухаммеда не смей возвращаться! Иначе лишишься собственной!

Начальник стражи ушёл так же неслышно, просто растаял в полумраке длинного коридора, только его быстрые шаги ещё некоторое время эхом отдавались в глубине дворца, потом стихли и они.