Окаянная Русь
Шрифт:
— Угощайтесь, бояре! Угощайтесь! — махнул рукой великий князь.
И бояре не спеша, помня о своём достоинстве, один за другим черпали ковшами хмельное, мутноватое зелье.
Великий князь пил вместе со всеми, не отставал, почти не хмелел, всё подмечал, всё видел.
Пили до поздней ночи, бояре вставали с чашами, наполненными вином до самых краёв, и, желая великому князю доброго здравия, выпивали всё до капли.
Дошла очередь и до Прошки Пришельца.
— Ну-ка, Митяй, — подозвал он боярского сына, — налей до краёв! — И когда вино закапало через край на ковры, поспешно остановил: — Хватит! Куда же ты льёшь?! Не видишь, что ли, дурья башка!
Осмотрелся Прохор по сторонам. Бояре осовели, казалось, ничто не напоминало скорого сражения. Он долго взирал на пьяное застолье. Нехорошее предчувствие мучило боярина.
— Говори, Пришелец, что ж ты замер? — подбодрил любимца московский князь.
Уже никто из бояр не помнил, что Прошка из пришлых, что явился его отец из-за моря да и остался на Русской земле. А как простился с белым светом, кроме драного кафтана оставил сыну множество рассказов, которые способны удивить любого слушателя. Видно, этим и приглянулся Прохор великому князю, оттого и приблизил его к себе, потом боярством пожаловал. Так устроена Русская земля: кто попробовал сдобного хлеба с её полей, тот прикипает к ней уже всем сердцем. Прошка Пришелец не чувствовал в себе чужой крови, он вырос на этой земле, стал её частью давно и вместе со всеми готовился сегодня к завтрашней битве, а сейчас праздновал последний мирный день.
— Выпьем же за то, чтобы одолеть басурман меньшей силой, — начал Прохор. — И чтобы как можно меньше крови русской утекло в поле. А где прольётся кровь, хлеба там встанут высокими. Каждый, кто надломит краюху, пусть вспомнит всех, сложивших голову в этой сече. Мы бились за землю Русскую и погибли не зря.
Бояре и князья пили всю ночь, а раннее утро сморило и воевод, и дружину. Не спали только заставы, и слышно было, как перекликаются между собой дозорные и иной раз в приветствие прозвучит и труба.
Татары не появились и на следующий день. Не было их и через неделю. Рать великого князя, устав от долгого ожидания, понемногу начала роптать. Зашептались между собой и удельные князья.
— Василий-то нас подле себя держит, как холопов каких-то. А татар всё нет! Может, они обратно к себе в Казань вернулись? Тогда зачем ему мы? — говорил Михаил Андреевич, поглядывая на брата.
Иван Андреевич в сердцах поддел пылающий уголёк палкой, и он, отлетев в сторону, брызнул яркими искрами. Каждый из братьев по отдельности не смел перечить великому князю, но если случалось им быть вместе, перед их силой отступал и он.
— У великого московского князя свои дружины, а у нас свои, — поддержал брата Иван Можайский. — Если татар нет, так чего зазря отроков морить! Если бы казанцы сечи хотели, так давно бы Нерль перешли. Надо о нашей воле великому князю сказать, пускай подле себя зря не держит! Дома дел полно!
Воеводы пришли к московскому князю смиренно, но за этой покорностью Василий Васильевич угадал злое сопротивление его воле. И чем ниже склонялись головы князей, тем больше неудовольствия зрело против великого государя. И деревья гнутся в ураган, только и он не вечен: пошумел и утих, а лес как рос, так и будет расти далее, цепляясь ветками за небо. Так и князь московский всегда первый среди младших братьев, что бы они ни говорили.
— Государь, московский князь великий, — вышел вперёд Иван Андреевич, — ты не серчай на нас шибко, только ведь мы не холопы твои. Каждый из нас в своём уделе хозяин! Вот мы у тебя и спросить хотим: ежели татары не пришли, так чего нам здесь без толку томиться? По домам пора разъезжаться!
Государь сидел в самом углу шатра, на скуластое
Иван Андреевич исподлобья наблюдал за великим князем, ждал ответа на свои слова.
— Что ж... вы люди вольные, — вымолвил князь, — поезжайте себе. А я со своей дружиной ещё задержусь.
Иван Андреевич не ожидал такого быстрого решения от государя.
— Если бы татары были, то уж давно бы объявились здесь. А так, видать, совсем с наших земель подались, — пытался он оправдаться.
Московский князь хотел напомнить, что ордынцы умеют прятаться, как никто: пробираются оврагами и низинами, подолгу могут сидеть в лесу, а потом появляются словно из-под земли и внезапно уходят. Добыча их всегда обильная, как жатва в урожайную годину. Промолчал Василий Васильевич.
Подумав, Иван Андреевич добавил:
— Мы далеко не пойдём. Поставим здесь в двадцати вёрстах заставы, а ежели действительно ворог нагрянет, так ты, Василий Васильевич, дай нам знать.
— Хорошо, — кивнул головой великий князь. — Ступайте себе. Дайте мне помолиться.
Утро ещё только занималось, а великий князь встретил его на ногах. Отстоял заутреню, испил кваску. В эту ночь он не спал, хоть и не долог был разговор с князьями, а ранил сердце. Каждый удельный князь на своей земле хозяин. Если наказал великий князь явиться к стану, то любой из братьев может обидеть его отказом. А всё Шемяка! От него одного смута идёт, а на Дмитрия и другие князья засматриваются. Василий Васильевич видел, как слаба его власть, а удельные князья больше обращают внимание на силу, чем на великокняжеские московские бармы. Новгород всё более вольницу показывает, посадник так и говорит:
— У нас, новгородцев, земли поболее будет, чем у московского князя.
И новгородские купцы с московскими знаться не желают, всё на Ливонию засматриваются. Русь для них чужой становится. Видно, судьба Москвы такова, что воевать ей с собственными союзниками. Василий Дмитриевич оставил сыну не только великокняжеский престол, но и передал мудрые заветы московских князей. Василий Васильевич часто вспоминал слова отца:
«Русь — это пирог. Великому московскому князю от дележа всегда достаётся побольше и послаще, а то что остаётся, нарезают удельным князьям. Набивай живот впрок, чтобы потом не голодать. И помни, Василий, ты на Руси первый! Ты медведь, а прочие князья псы! Только псы могут сбиваться в стаю, а медведь всегда бродит один и не признает с собой рядом никого. А объединяются они всегда против воли старшего брата. Ты же не допускай этого. И если пришла нужда, так рви их поодиночке. Удельные князья должны быть при тебе, что вороны при медведе. Пусть им всегда достаются объедки от трапезы великого московского князя. Будь хитрым, сын! Не гордись зазря, для дела и поклониться можно. Но не забывай одного — ты старший брат!»
После заутрени князь почувствовал, как навалилась на него усталость, казалось, и сил-то осталось ровно настолько, чтобы добраться до шатра и растянуться на твёрдом ложе.
— Государь! Василий Васильевич! — вбежал в шатёр Прошка. — Гонец прибыл, татары Нерль перешли! Через час здесь будут! Что делать прикажешь?
Хоть и не спал всю ночь государь, а сна как не бывало.
— Собрать всех, кто есть, и к переправе! Задержите татар!
— Да собирать-то было бы что! Распустил ведь ты всех, Василий Васильевич! Князья ещё вчера ушли. Только и осталось, что полторы тысячи всадников!