Окаянная Русь
Шрифт:
— Да отойди, мать! Неужели не видишь, что князь слепой! — заговорил поводырь.
Нищенка не отставала, ещё крепче ухватила князя за рукав и твердила своё:
— Дай золотой, дай денежку! Пожертвуй сироте! Вижу, человек ты богатый...
Боярин Хвороста бросил на землю монету.
— Пошла прочь! Неужели не видишь, что это князь великий перед тобой, Василий Васильевич! Эй стража, что стоите?! Гоните прочь нищенку, дайте князю в церковь пройти, помолиться.
Стража подхватила нищенку под руки и поволокла в сторону, а баба упирается и сыплет без умолку бранными словами:
— За
— Эй, дядьки, что же вы юродивую обижаете?! Басурмане того не делают!
Стража не слышит, тащит юродивую от князя, а девка крепко держит его за полы и орёт во всю глотку:
— Князь, Божий человек, ты такой же юродивый, как и я, подай монетку, помоги сироте!
Василий пробовал освободиться от крепких пальцев нищенки, но она всё сильнее тянула его за полы. Наконец стражи отцепили юродивую, и князь, теряя равновесие, качнулся, и не будь рядом чернеца, который подхватил князя на руки, упал бы Василий оземь.
— Спасибо тебе, мил человек, спасибо, как тебя звать?
— Государь, это я — Прошка Пришелец, слуга твой, — зашептал горячо Прохор Иванович.
— Прохор? — насторожился Василий Васильевич.
— Прохор, государь, Прохор, только ты криком меня не выдавай, тайно я здесь, государь.
— Какой же я теперь государь, Прохор Иванович? — Василий опёрся о крепкое плечо слуги. — Ровня мы теперь. Да и ты для меня что брат. С ближними я так не жил, как с тобой, только ты один и мог меня понять.
— Я к тебе вот с чем пришёл, Василий Васильевич, — шептал монах в ухо князю, — не долго тебе ещё в темнице маяться. Народ против Дмитрия силищу собирает, ты только прими личину агнца. Кайся побольше и ни в чём Дмитрию не перечь, а то он, ирод, и живота лишить может. Будем мы в Угличе с воинством на Петров день. Вот тогда и освободим. Много нас: князья Ряполовские с дружиною, Иван Васильевич Оболенский, Степан Ощера, Юшка Драниц, да разве обо всех скажешь! А сейчас мне идти надо, Василий Васильевич, не ровен час, признает кто. Вон стража твоя возвращается.
— Ступай, Прохор, ступай, — шептал князь в спину удалявшемуся монаху.
— Стало быть, Ряполовские разбили мой отряд и ушли в Литву? — переспросил Шемяка.
— Так оно и было, государь, — отвечал боярин Иван Ушатый. — Князья Василия хотели освободить, к Угличу шли, да на отряд натолкнулись. А Семён Филимонов с дружиной к Москве подступает, с ним Русалка, Руно и многие дети боярские. А ещё Новгород против тебя подбивают, оттуда отряды идут, и скоро они всей ратью под Москвой будут. Что делать будем, князь? — басил боярин.
Дмитрий поднялся со стула, подошёл к горящей свече, взял её в руки и долго наблюдал за ровным желтоватым пламенем. В последние недели князь осунулся, лицо его стало худым, и серые тени залегли под глазами. И боярин вдруг подивился тому, как похожи двоюродные братья: у Василия те же острые скулы и тот же упрямый подбородок. И Василий когда-то смотрел так же дерзко
— За владыками послать надо, — решил двадцатишестилетний князь. — А там... решим, как быть далее. И ещё, пусть Иван Можайский с боярами прибудет. А то всё на хворь ссылается.
Владыки прибыли все разом к Ильину дню. Ехали через сжатые поля, где жницы, как невесту, украшали лентами первый сноп. Видать, в этот год у Ильи борода будет густой и длинной, урожай уродился на славу, и бабы, присев на сжатые снопы, ели хлеб: как же проехать и не отведать каравая из нового зерна, и девки в этот день приставучие и хмельные в ожидании предстоящих свадеб.
Шемяка на Ильин день отправился травить зверя. Так он поступал всегда в надежде заполучить удачу в следующем году. В прошлое лето он убил медведя, и это принесло ему удачу — который месяц он княжит в Москве, а Василий Васильевич — старше его на пять годков — называет Дмитрия старшим братом.
Сейчас Дмитрий Юрьевич не просто хотел загнать зверя, он желал добычи, достойной московского князя. Несколько раз пробегали мимо олени, князь велел придерживать собак и ждать случая, когда появится настоящий зверь. И ожидание не обмануло его — вдруг из леса навстречу всадникам вышел тур. Зверь был огромный, чёрной масти, только на самом животе шерсть рыжая и лохматая сосульками стелилась по траве. Бык легко нёс своё длинное красивое тело. Он не боялся великого князя — разве может он чего-то опасаться, если ему принадлежит целый лес! Тур гордо повернул голову, показывая кривые и величавые рога, и нагнулся к сочной траве. Дмитрию подумалось, что этого зверя не взять сразу, его нужно победить хитростью, как был побеждён Василий. Незаметно бы подкрасться к зверю и копьём распороть гортань, тогда он упадёт на колени, как это уже сделал Василий Васильевич. А тур не замечал опасности, склонившись к душистому клеверу.
— Я пойду один, — сказал Дмитрий. — Я сам хочу повалить его. Вы зайдите со стороны леса и гоните его на меня... и пусть произойдёт так, как угодно Господу.
Боярин Иван Ушатый согласно кивнул и, сделав знак отрокам, повёл их в лес, чтобы вспугнуть зверя звуками охотничьих рожков. Густая трава укрыла быка, и из-за неё виднелась только чёрная спина. Иногда зубр поднимал голову, смотрел в сторону Дмитрия, оставшегося в одиночестве, видно, князь не внушал зверю никаких опасений, и его голова тонула в многотравье.
Из леса раздался протяжный звук трубы. Зверь поднял голову и долго прислушивался к незнакомым звукам. Это была опасность, и тур неторопливо, словно не хотел уронить своей царственности, пошёл прочь с поля. Звук приблизился и теперь раздавался с той стороны поля, где намеревался укрыться тур. Бык остановился, поводил из стороны в сторону огромными рогами, а потом лёгкой трусцой поспешил в обратную сторону. Пение трубы становилось особенно громким — тур уже слышал, как к нему пробирались загонщики князя: ломались ветки, трещали сучья и мелко звенел бубен.