Океан между
Шрифт:
Он насчитал в ней три сильнейших спазматических удара, перед каждым из которых она сдавленно шептала: «Сейчас, сейчас, ну еще немножко… Я кончаю-ю…» – пока, наконец, не решил покончить с бьющимся в нем самом неудержимым восторгом.
Теперь надо было поймать момент, чтобы на мгновение опередить фонтан живительной влаги. Он никогда не жаловался на реакцию, которая при сексе без предохранения должна быть безукоризненной, что женщины особенно ценят. Но когда по окаменению мышц в его теле и его сдавленному неконтролируемому стону Лана поняла, что
Ее, возможно, безотчетное желание на мгновение смутило его: либо она предохраняется сама, либо хочет от него залететь, либо страсть ее настолько сильна, что ей уже все равно, что будет с нею – лишь бы это произошло.
Но спрашивать об этом сейчас было совершенно невозможно, и он принял единственно правильное решение.
Почувствовав стремительно поднимающуюся волну, он отпустил ее бедра, жестко взял ее за волосы и наклонил ее лицо вниз, к себе. Это неожиданно привело Лану в бурный восторг, который закончился четвертым взрывом в ее теле, когда белая терпкая роса ударила ей в лицо, в закрытые глаза, в полуоткрытый рот и дальше на шею и грудь…
***
Они лежали в темноте на узкой полке купе. Она забралась на него сверху почти целиком, но ему не было тяжело. Поезд стоял на какой-то промежуточной станции, и в освещенном синими фонарями перрона полутемном купе было непривычно тихо. За окном ходили, переговариваясь, какие-то люди, вдалеке слышались гудки маневровых поездов и усиленный громкоговорителем голос диспетчера.
Они разговаривали вполголоса, просто и спокойно, как старые любовники.
– Когда я прочла твою книгу, – рассказывала Лана, – я подумала, как здорово было бы трахнуть автора.
– Ты шутишь… – улыбнулся во мраке Никита.
– Тебя это удивляет?
– Да нет, просто как-то странно. Впрочем, это даже здорово: хоть какая-то польза от этих книжек.
Лана тихо засмеялась, прижалась к нему и нежно поцеловала его в подбородок.
– Интересно, – задал Никита вопрос в темноте, – чем сейчас за стеной занимаются Юлик с Любой?
– Наверное, он лишает ее девственности, – с несвойственной для женщин прямотой предположила Лана.
– А ты большая шутница! – рассмеялся он.
– Мне ли не знать! Это моя лучшая подруга.
Да, с этими девочками не соскучишься, подумал Никита. Впрочем, на профессионалок они и в самом деле мало похожи. Скорее всего, девочкам из провинции захотелось впечатлений. А где их еще столько наберешься, как не из общения с разными мужчинами.
– Да, бедный Юлик. Не позавидуешь ему сейчас, – посочувствовал американцу Никита.
– А ты лишал кого-нибудь девственности? – неожиданно спросила Лана.
– Гм… Тебе это так интересно?
– Конечно! Я даже не представляю, что должен испытывать мужчина при этом. Наверное, большую любовь?
– Вообще-то кроме большого неудобства и чувства испорченной ночи он ничего не испытывает.
– Расскажи, как это было, – с горячим интересом попросила
– Не очень, – Никита слегка замялся, чтобы точнее сформулировать мысль. – Выяснилось, что девушки ничего так не боятся в жизни, как лишиться девственности, и ни о чем другом так не мечтают. И если ей попадается хороший парень, она ни секунды не задумается.
– Хороший – это какой?
– Тот, который сделает это мягко и ласково, чтобы не привить девушке отвращение к самому процессу.
– А Юлик, по-твоему, хороший парень?
– По крайней мере, он ничего не испортит. Впрочем, завтра увидим, как будет чувствовать себя Люба. Кстати, а как лишилась девственности ты сама?
– Ничего интересного. Я потеряла девственность, вставляя первый раз тампон. Мне было больно, но я его все-таки вставила…
Никита засмеялся, в темноте прижимая к груди забавно мыслящую девушку. Он обожал эти как будто беспредметные разговоры, когда тело расслаблено после хорошего секса, а мысли легки и непринужденно остроумны.
– А что испытывает мужчина, – спросила она, – когда лишается девственности?
– Так не говорят. Вернее, говорят, но это звучит как бред. Получается, что мы чего-то лишаемся. Может быть, применительно к голубым так можно сказать. Но по отношению к нормальным мужчинам это звучит как издевательство.
– А как говорят?
– Э-э-э… лишаются невинности. Хотя тоже спорный вопрос, есть ли в этом какая-то вина.
– Все равно, расскажи мне про свою первую женщину.
– Да чего рассказывать. – Никита не мог без циничной улыбки вспомнить эту историю. – Все было неромантично и глупо. Нас было четверо недорослей на одну проститутку. У троих, в том числе и у меня, ничего не получилось.
– Ты, наверное, сильно страдал? – сочувственно спросила Лана.
– Если бы! Как дурак, целую неделю ходил в школу гордый, циничным взглядом завзятого Дон-Жуана разглядывая наших девочек. Я тогда думал, что вот это и есть секс, хотя у нее там было сухо, как наждачная бумага.
– А сейчас ты стал опытным? Впрочем, чего я спрашиваю. Видно, что да.
– Что, так прямо и видно?
– Еще по твоему взгляду, когда ты посмотрел на меня на перроне.
– Взгляд как взгляд.
– Тебе никто не говорил, что у тебя очень сексуальный взгляд? Я даже почувствовала, как у меня намокают трусики, когда ты меня своим взглядом раздел, а потом снова одел.
Ее слова польстили Никите, хотя он никогда не замечал за собой чего-то особенно сексуального. Конечно, он не урод: ноги не кривые, тело плотное, средней волосатости. Женщины часто говорили, что им нравится с ним спать: они утверждали, что он пушистый и уютный.
– И в сексе с тобой есть что-то непреодолимо привлекательное, – продолжала делиться впечатлениями Лана. – Вот интересно, сколько раз, самое большее, ты кончал за ночь?
– Ну, не знаю, – задумался Никита, – мой личный рекорд в сексе – одиннадцать раз за ночь.