Океан. Выпуск одиннадцатый
Шрифт:
О том, что шестнадцать человек отказались работать, доложил капитану Игнасте.
— Они все на баке. Вожаком у них Рихард Ялокас.
— Ялокас? — переспросил капитан. — Да, конечно, Ялокас.
Калласте вспомнил ночной разговор у трапа.
С теми, кто отказался работать, говорил Карл Пиик, когда капитан вместе с Игнасте пришел на бак.
Карл замолчал, увидев капитана. Калласте оглядел собравшихся.
— В чем дело? — спросил он. — Деньги будут выплачены. Начинайте работать. Или уж очень сладка водка Кутмана?
Сидевший на бухте каната Ялокас поднялся.
—
Калласте ждал этого вопроса.
— Я поведу судно в Таллин. На родину. — Он сказал это твердо и повторил: — В Таллин. Вы слышали? У «Каяка» нет другого пути. Это эстонское судно, и оно будет служить Эстонии.
Из судового журнала: «Желающие остаться на берегу: Артемий Андрексон — первый механик, Николай Лаак — второй механик, Иоганос Слусолу — ассистент старшего механика, Яан Зирк — радист, Арнольд Кизи — третий помощник, Манфред Сарапик — матрос, Альберт Ярвина — старший кочегар, Борис Лахт — кочегар, Рейп Меризаар — угольщик, Рихард Ялокас — матрос, Аркадий Раук — младший матрос, Вальтер Саав — младший матрос, Константин Мардзик — матрос, Петер Раук — младший кочегар, Рустан Сунк — угольщик, Герман Кираст — стюард. Всего 16 человек».
Из Таллина приняли радиограмму о национализации эстонского флота и создании Эстонского государственного морского пароходства. А еще через два дня аргентинские газеты сообщили об аресте в ряде портов эстонских судов «Марет», «Хаджюранд», «Коткас», «Сигие», «Курасаар». Были возбуждены судебные дела по задержанию судов «Веннер», «Отто», «Пирег», «Малл».
Газеты на судно принес Игнасте и положил на стол капитану. Капитан прочел сообщения. Суда и порты, в которых их задержали, были ему хорошо известны. Знал он и многих капитанов арестованных судов.
— Не так просто — задержать эти суда… Нет, не просто… — Капитан отложил газеты. — Думаете, и на «Каяк» наложат арест?
— Все может быть, — ответил Игнасте.
В каюту вошел Карл Пиик. Лицо его было радостно.
— Амторг перевел нам из Нью-Йорка через фирму «Мур и Мак Кормик» деньги для расчета с командой. Только что принесли телеграмму.
Лицо Калласте оживилось, но тут же, посуровев, он сказал Карлу:
— Почитайте эти газеты.
Карл Пиик просмотрел подчеркнутые капитаном строчки.
— Круто, — сказал, — круто.
Капитан смотрел в иллюминатор на негритенка, ловившего с причала рыбу. Тот с силой раскручивал над головой леску с грузилом и далеко забрасывал в воду. Когда ему удавалось вытянуть рыбку, он от удовольствия приплясывал, радуясь своей малой добыче. Солнце припекало жарко… Калласте вспомнил о Таллине, о мальчишках, которые вот так же приплясывали, вытянув рыбку, и ему неожиданно подумалось: «Взять бы сейчас билет на пароход, и через две недели дома. Шезлонг, хорошая каюта, в баре тихая музыка…» В Таллине его встретит Гельма.
Он отвернулся от иллюминатора.
— Меня вызвали в портовую префектуру. Что-то затевается нехорошее. Надо срочно получить деньги и рассчитаться с командой.
Над портом плыли звуки. Где-то гремел металл, трещали звонки кранов, с лязгом
Накануне на вопрос, куда он поведет судно, капитан ответил: «В Таллин». Сказав это, он почувствовал, что с плеч его свалилась огромная тяжесть. Ушло ощущение неуверенности, какой-то раздвоенности, угнетавшее его последнее время. И даже статья в местной газете, в которой его поливали грязью, называя коммунистом, не только не огорчила, а, напротив, обрадовала. И если до этого разговора он постоянно ощущал за спиной пустоту, то теперь у него было твердое убеждение, что он стоит уверенно. Наверное, Рихард Ялокас и автор статьи несказанно удивились бы, узнав, что они в какой-то степени помогли Калласте обрести душевное равновесие. Добиваясь одного, они достигли диаметрально противоположного, так как Калласте, уже не сомневаясь ни на минуту, знал, что он поведет судно в Советский Союз.
Когда капитан вошел в комнату дежурного по префектуре, тот одним пальцем выстукивал какой-то документ на пишущей машинке. Занятие это явно раздражало его. На лице дежурного было выражение страдающего зубной болью. Не поднимая головы, дежурный сказал:
— Направо по коридору, третий кабинет.
Калласте отворил дверь в коридор. На одинаковых, выкрашенных цинковыми белилами дверях темнели номера. Пятый, четвертый… Вот и третий. Калласте постучал.
— Войдите, — ответили из-за дверей.
Первым, кого увидел Калласте в кабинете, был Кутман. Тот встал, шагнул навстречу. За столом сидели вице-префект и второй, неизвестный капитану человек с толстым портфелем.
— Это капитан «Каяка» Калласте, — не отпуская руки капитана, представил его Кутман.
— Садитесь, капитан, — миролюбиво сказал вице-префект.
— Я слышал, Калласте, — начал Кутман, — вы собираетесь идти в Таллин?
— Да, — сказал капитан.
— Это окончательное решение?
— Да, — еще раз повторил капитан.
Глаза Кутмана потемнели, но он сдержал раздражение:
— Мне известно, что не все члены вашего экипажа разделяют это желание.
— Капитан «Каяка» я, господин Кутман, и мне предоставлено право решать все вопросы, связанные с судном.
— А кто вам предоставил это право?
Калласте почувствовал, куда клонится разговор. «Ничего, — подумал он, — я тебя сейчас загоню, как мышь, в угол». Но ответил спокойно и даже равнодушно:
— Таллинское пароходство.
Неожиданно вступил в разговор человек с толстым портфелем на коленях:
— Я как адвокат господина Кутмана должен представить префектуре вот эти документы. — Он щелкнул замком портфеля и положил перед вице-префектом какие-то листки.
Вице-префект взглянул на них и подвинул Калласте:
— Что вы скажете? Ваши права, капитан, отбираются.
Калласте взял листки со стола. Это были телеграммы капитана Таллинского пароходного общества Вельди и судохозяина Нейхауса. Они приказывали Кутману задержать «Каяк» и, если потребуется, отстранить капитана от руководства судном.