Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
Уже подходя к замку, Дельвик придержал Никонова своей сильной цепкой рукой и сказал:
– Мне очень тяжело покидать вас в такой момент, но…
– Не стоит об этом думать, – остановил его Никонов.
И в полдень Дельвик ушел, оставив Никонова с тремя надежными товарищами – Осквиком, Астри Арчер и Сашей Кротких; пастора было окончательно решено временно оставить в покое, и он был предупрежден об этом через дядюшку Августа; старик тоже оставался в городе. «Если Сверре не поспеет вернуться к началу наступления, – раздумывал Никонов, – мы все равно так и так встретимся
Перед ужином он обошел все посты, расставленные на подходах к замку, отобрал у часовых табак и спички, велел смотреть в оба. Вернувшись, спустился в погреб, где уже жарко пылал очаг. На массивном вертеле, величиной с добрую оглоблю, жарился горный козел, и капли жира с шипением падали на огонь. Саша Кротких, в тельняшке, босой, чуб на лбу, вращал вертел, говорил товарищу Улаве:
– А вот ты попробуй-ка его поверни, а то смеешься только!
– Что он говорит, что он говорит? – спрашивала Астри, не знавшая русского языка.
– Он говорит, – переводили ей, – что ты очень хорошо смеешься.
– А ты поверни, поверни, – настаивал Саша и облизывал жирные пальцы, подмигивая черным глазом.
Хатанзей сидел у огня, чистил и смазывал свою меткую винтовку, сопел широким носом, – он любил оружие. Никонов присел около него, спросил Осквика:
– Ну как, готово?
Он очень волновался в этот вечер, норвежский артист, ставший для партизан всего отряда незаменимым человеком. Дрожащими пальцами Осквик вращал освещенные фосфором лимбы настройки приемника.
– Москву ловишь, да? – спросил Саша.
– Не мешай, – сказал Никонов. – Москву отсюда не поймать, а вот поближе что-нибудь можно… И потом – не ходи босой, обуйся!
– Я еще ноги мыть к реке пойду…
Осквик переключил диапазон настройки, и, выбившись из эфирной трескотни, в погребе старинного замка вдруг прозвучал усталый женский голос:
– Нарвик… говорит Нарвик!..
Все невольно придвинулись ближе: что скажет этот недалекий отсюда норвежский город, к вольным устам которого гитлеровцы приспособили свою глотку. И дикторша стала говорить об ожидаемом прибытии в северные провинции Финмаркена, Тромс и Нурланн, министра полиции «национального» правительства Норвегии Ионаса-Ли, который надеется посетить полярные города Варде, Гаммерфест, Каутокайно и Киркенес; население этих городов заранее предупреждалось о том, что германское командование собирается провести трудовую мобилизацию среди норвежцев без различия пола и возраста для проведения оборонительных работ в связи со все растущей «красной опасностью».
Некоторое время все сидели молча, словно ожидая чего-то еще, но Нарвик, помедлив, стал передавать музыку.
Товарищ Улава первая прервала тягостное молчание:
– Вы знаете, как в народе зовут этого министра?
– Нет, – ответил Саша Кротких.
– Не Ионас-Ли, а… Иудас-Ли!
Осквик, обычно сдержанный, неожиданно вспылил:
– Я помню, как он мешал нам ехать сражаться за Мадрид… Этот Иудас-Ли настоящий подлец, и я готов месяц сидеть на дороге, по которой он проедет, чтобы…
– Давайте ужинать, – неожиданно сказал
– Ничего я не понял, что тут говорилось, – улыбнулся Саша Кротких, снимая с огня мясо. – Ну чего?.. Чего ты смеешься, синеглазая? – спросил он Арчер и добавил серьезно: – Ишь ты… фрекен!
– Господин лейтенант, нам далеко еще идти?
Лейтенант Вальдер, подняв жесткий, отороченный бархатом воротник шинели, молча прошел мимо.
Греческие мулы, звякая уздечками, жевали в темноте жухлую траву, стучали копытцами по камням; на их спинах раскачивались короткие тупые минометы. Один из мулов вдруг тоскливо закричал, подняв голову к бездонному небу, и Пауль Нишец видел, как тиролец с длинным пером в пилотке ловко накинул ему на морду какую-то сетку. Потом посыпались удары, животное переносило их безропотно, только миномет на его спине закачался сильнее.
– Стой! – шепотом передали по цепи.
Остановились. Где-то журчала в камнях река, кустарники шумели тоскливо, плакала во тьме какая-то птица, вздыхали мулы.
– Рассыпайся, – тихо скомандовал Вальдер, – цепью, цепью…
Подняв над головой руку, Нишец повел свое отделение вдоль какого-то обрыва. Его нагнал и тронул за хлястик шинели Франц Яунзен:
– Послушай, Пауль, ты еще ничего не знаешь?
– А что?
– Не разговаривать! – прикрикнул Вальдер.
Яунзен помолчал – и снова, шепотом:
– Вчера финский посланник в Стокгольме уже посетил советское посольство…
– Ну так что?
– …И просил принять в Москве мирную делегацию…
– Я сказал: прекратить разговоры! – прошипел Вальдер.
Шли молча. Птица все плакала, плакала. Странная птица, таких в Германии не бывает.
– Откуда это? – спросил ефрейтор.
– Шведский доброволец рассказывал. И газету…
– Стой!
– Что за черт, опять – стой…
– Ложись!.. Ефрейтор, ко мне!
Пауль Нишец ловко подполз к лейтенанту, который лежал впереди на пригорке.
– Слушаю, господин лейтенант.
– Видишь?
– Нет, господин лейтенант!
– Болван! Смотри лучше.
Вдалеке, в изложии гор, виднелось странное здание, отличимое от скал лишь своими более геометрическими формами. Вальдер и Нишец лежали, долго всматриваясь в каждый камень. В конце концов им повезло. За кустом промелькнул человек.
– Снять, – приказал Вальдер.
Два тирольца уползли бесшумными ящерицами. Человек за кустом замер.
Лейтенант Вальдер вцепился зубами в рукав шинели.
– У-у-у, – заскулил он, – заметили, кажется…
От него пахло французскими духами и кожей новенькой портупеи, одной рукой он доставал пистолет и жалобно выл:
– У-у-у… заметили…
Трах! – грянул выстрел, и вскочивший на ноги тиролец шлепнулся на землю. Трах! – снова, и на этот раз часовой ткнулся в кусты…
– Ахтунг!.. Смелей!.. Цепью!.. Что вы сбиваетесь в кучу?.. Вперед… Не ленись!..
Метров пятьдесят бежали в сумраке, спотыкаясь и падая, подбадривая себя криками: