Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
– Давай, давай!..
– Лейтенант – впереди!..
– Он молодец!..
– И не такое бывало!..
– Отхлебну шнапсу!..
– Оставь глоток!..
– Вперед, парни!..
И вдруг жарко полыхнули в лицо пулеметы, упрятанные за стенами каменного здания. Перекатываясь через головы, солдаты шлепались мешками; крича, ругаясь и просто молча покатились в кусты первые раненые.
– Вперед, вперед!.. Кто там отстал?.. Позор, позор!..
Но уже залегли, прижатые огнем, и покатились обратно, волоча за ноги и за руки хрипящих раненых.
Бой разгорался. Пулеметы прорезали сумерки огненными росчерками. Егеря наспех глотали шнапс – готовились снова идти вперед. Где-то на уступах скал, черневших вдали, заполыхали ракеты, и солдаты сразу оживились:
– Наконец-то подходят!
Это подходил второй отряд егерей, посланный в обход, чтобы ударить по партизанам с фланга. И в этот же момент закричало несколько голосов:
– Они отступают… Поднимаются в горы!..
Теперь уже все видели, как темные фигуры людей выбегают из замка, скрываясь в тени высоких гор; только пулемет, упрятанный в стене здания, неистовствовал по-прежнему.
– Ахтунг! – вскочил Вальдер. – Мы не дадим уйти им!.. За мной, солдаты!..
Пауль Нишец опомнился, стоя на широкой площадке лестницы внутри замка. Прямо отсюда начинался длинный коридор, в конце которого светилось низкое чердачное окно. В этом-то окне и стоял пулемет, а рядом с ним, плавая в луже крови, лежал босой здоровяк-матрос в тельняшке…
Никонов отводил свой отряд в горы, пробиваясь через редкие заслоны егерей. Партизаны шли молча, помогая один другому преодолевать все возрастающую крутизну. Время от времени они так же молча скидывали с себя поклажу и метким огнем сбивали в низину егерей, продолжавших преследование. Они слышали, как внизу долго работал пулемет, у которого остался Саша Кротких, потом стих. Все остановились на мгновенье и сняли мешки.
Горный ручей с ревом перекатывался по камням.
– Мы его перейдем, – сказал Никонов, и Осквик, держа на каждом плече по ящику с патронами, первым вошел в стремительный поток. Шагнул раз, другой, третий… пошатнулся, упал… Нет, успели поддержать…
«А где же товарищ Улава?» – подумал Никонов, пропуская мимо себя людей и не видя ее среди них.
– Где фрекен Астри? – громко спросил он. – Кто шел с нею?
Никто не отвечал. Ее видели в самом начале, когда покидали лагерь, а потом…
– Нету, – ответили Никонову, и он крикнул:
– Осквик! Ведите отряд через перевал, ждите меня на западном склоне!..
– Куда вы? – крикнул актер с другого берега, но Никонов, не оглядываясь, уже стал быстро спускаться вниз. Он разглядел егерей, толпившихся на широком карнизе, они, казалось, совещаются, идти дальше или нет. Никонов обошел их стороной, цепляясь за кусты, сбежал по крутому склону.
Кто-то окликнул по-немецки:
– Эй, где лейтенант? – но Никонов не остановился,
– Улава! – громко, что есть силы напрягая голос, позвал он, и в этот момент ему было даже безразлично, что горные егеря, прочесывая перелесок в речном каньоне, слышат его.
– Улава… Астри, Астри!..
Один раз Никонову ответил чей-то стон; рванувшись в ту сторону, он увидел раненого фельдфебеля полевой жандармерии. Пытаясь подняться на ноги, жандарм стоял на корточках и глухо выхрипывал:
– О-о, майне киндер!.. О-о, майне фрау!..
Никонов намертво пригвоздил его к земле. Вытирая штык, злобно выругался:
– Сволочь! О детях и жене надо было раньше подумать!..
И снова стал звать:
– Астри… Улава!..
Затрещали рядом раздвигаемые кем-то кусты, и тонкий пискливый голос спросил:
– Кто здесь орет? Это ты, Пауль?.. Ты ранен или бредишь?
Никонов бросил егеря спиной на камни, сам прыгнул ему на грудь сверху. Совсем близко от своего лица он увидел лицо недруга – перекошенное страхом, худое, в очках, от сильного удара из ноздрей у него хлынула кровь.
И шепотом (почти свистящим от ярости) он спросил, путая от волнения норвежские и немецкие слова:
– Ты знаешь, что я тебя сейчас убью?.. Но я тебя, гниду, могу оставить живым, только скажи… Ответь мне: ты видел нашу женщину? Где она?.. Говори, если хочешь остаться жить!
– Там…
– Где там?
– Вон… там…
– Встань, гадина! Да говори, а то… вот!
– Там… Сейчас… Она расстреляла все диски, и… взяли… Вон!
Егерь вытянул дрожащую руку, и Никонов действительно увидел шагавших по гребню ближайшей сопки двух гитлеровцев. Впереди раскачивалась с руками за спиной тонкая и гибкая, как стебель, фигурка женщины в лыжном костюме; ветер рвал и относил назад ее длинные волосы.
– Отдай! – сказал Никонов и, вырвав из рук егеря шмайсер, твердым, казалось, даже неторопливым шагом пошел отбивать от врагов своего друга.
Франц Яунзен – это был он – рукавом шинели вытер окровавленное лицо, жалобно всхлипнул.
– Дурак! – непонятно к чему произнес он и заплакал. – Дурак русс, хорошо хоть очки не разбились…
Продолжая плакать, он выбрался из кустов. Дошел до изложия сопки, на гребне которой уже разразилась отчаянная схватка, и скоро по откосу горы, прямо к ногам Яунзена, осыпая лавину щебня, скатились два трупа тирольцев…
Никонов только глубокой ночью отыскал партизан на новом, малознакомом месте. Хрустел под ногами гравий, холодом тянуло из ущелья, ветер трепал раскинутые палатки. Маленький костер потрескивал среди камней.
Осквик крикнул:
– Вставайте, товарищ Улава жива!..
Их обступили партизаны, появлялись откуда-то из темноты все новые и новые, со всех сторон сыпались возгласы радости.
Астри упала Никонову на грудь, обхватила руками его крепкую шею и ласковым шепотом (ему вспомнилась Аглая) сказала: