Оккультные корни Октябрьской революции

Шамбаров Валерий Евгеньевич

Ну а так называемый “поход Керенского — Краснова” на Петроград был вообще несерьезным. Когда министр-председатель примчался в Псков, где размещался штаб Северного фронта, этот штаб уже передался большевикам. Но Керенский случайно встретил в городе командира 3-го конного корпуса Краснова, приехавшего выяснить обстановку. Очень обрадовался, назначил его “командующим армией” с приказом наступать на столицу, наобещал, что в подчинение ему передаются еще 4 дивизии, которые скоро подойдут. Все это было не более чем пустозвонством. И даже самого 3-го конного корпуса по сути уже не существовало. Потому что казаки оставались самыми надежными частями, и корпус растащили по полкам и сотням для “затыкания дыр” — по всему Северному фронту от Витебска до Ревеля (Таллина). А Керенского 3-й конный

ненавидел. Ведь это был тот самый корпус, который участвовал в “корниловщине”. Временное правительство выжило в отставку первого командира корпуса, графа Келлера, погубило второго командира, Крымова, арестовало Корнилова. И когда, например, Керенский протянул руку сотнику Карташову, тот своей не подал. Презрительно пояснил: “Виноват, господин Верховный Главнокомандующий, я не могу подать вам руки. Я — корниловец”.

Тем не менее Краснов решил выполнить приказ. И те подразделения, которые имелись у него под рукой, в Острове, двинулись на Петроград. Да какое там “двинулись”! Погрузились в один единственный эшелон и поехали. В “армии”, наступающей на столицу, насчитывалось всего 700 казаков при 16 пушках. Керенский все еще играл в Верховного Главнокомандующего, мимоходом бросал порученцу указания для рассылки в войска — как будто кто-то стал бы обращать на них внимание!

И все же даже такой горстке удалось одержать ряд успехов. Разоружили революционный гарнизон в Гатчине. Нахрапом разогнали 16 тысяч солдат в Царском Селе. В это время и в Петрограде против большевиков выступил “комитет общественного спасения”, организованный при городской думе. Точнее, не сам выступил. Сами-то думцы и политики в драку не полезли. Подбили на выступление юнкеров Павловского училища. Ну и что? Мальчишек сразу обложили массами красногвардейцев, матросов, броневиками, подвезли пушки. Расстреляли артиллерией и перебили. А горстка казаков Краснова остановилась в Царском Селе. Ждали, когда подтянутся обещанные дивизии. А их и в помине не было. И казаки кляли Керенского, обманувшего их и втянувшего в безнадежную авантюру.

В это время вмешалась и “третья сила”. Правый эсер Чернов выехал в Лугу, где пытался организовать “нейтральные” части, чтобы с их помощью “разнимать” враждующие стороны, прекращать “гражданскую войну”. Впрочем, успеха он не добился. Но о нейтралитете объявил и Всероссийский исполнительный комитет профсоюза железнодорожников — Викжель. Там верховодили меньшевики, и они провозгласили, что железные дороги не будут перевезить ни войска большевиков, ни их противников. Хотя на данном этапе “нейтралитет” был сугубо односторонним и выгодным большевикам — их вооруженные силы были уже сосредоточены в столице и в перевозках не нуждались. А к Краснову не смогли присоединиться даже сотни и полки его корпуса, двигавшиеся к нему из разных точек фронта, куда их разбросали.

Под его началом оставалась все та же горстка. А когда попробовали пройти дальше по направлению к Петрограду, дорогу уже перекрыли линии окопов. Которые занимала не трусливая тыловая солдатня, а 6 тысяч матросов и красногвардейцев с броневиками и артиллерией. И они уже не бежали при первом наскоке, наоборот, сами то и дело атаковали. Казаков выручали их орудия, осаживали противника огнем. Бой длился целый день. К сторонникам большевиков подходили все новые и новые колонны из столицы. А к вечеру у красновцев кончились снаряды. Массы матросов, солдат и красногвардейцев стали обтекать их со всех сторон. И Краснов отвел казаков в Гатчину, где и начались переговоры о перемирии.

Причем рядовые казаки заключали с матросами собственные соглашения, например, обсуждая вариант: “Мы вам Керенского, а вы нам — Ленина. И замиримся”. И на полном серьезе пришли к Краснову доложить, что скоро им для такого обмена привезут Ленина, которого они тут же около дворца повесят. А Керенского, мол, не грех и выдать, “потому что он сам — большевик”. Выдавать бывшего министра-председателя генерал счел неэтичным и обратился к нему: “Как ни велика ваша вина перед Россией, я считаю себя не вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь”. И Керенский удрал, теперь уже окончательно.

Вступившая в Гатчину 20-тысячная советская армия буквально растворила в

себе малочисленных казаков. Происходили чуть ли не опереточные сцены. Дыбенко отгонял подчиненных матросов от казачьих командиров и поучал при этом офицеров: “Товарищи, с ними надо умеючи. В морду их, в морду!” Делегаты от Финляндского полка явились в штаб к Краснову и потребовали его на расправу. Он на них наорал, обматерил и выгнал вон — тогда полк прислал других делегатов. Вежливо просивших разрешения разместиться на ночлег. Прибыл советский командующий Муравьев. Начал с того, что вознамерился арестовать Краснова и его штаб, а кончил тем, что сел с казаками обедать и напился, вспоминая общих фронтовых знакомых. Приехал и сам Троцкий. И прибежал к Краснову жаловаться, просил, чтобы тот избавил его от казака, прицепившегося к нему, как репей. А казак жаловался, что “этот еврейчик” забрал у него арестованного, которого он охранял.

Вот так и кончилась “первая” гражданская война. У казаков в ней погибло 3 человека, 28 были ранены, советская сторона потеряла около 400 человек. Краснова и его начальника штаба Попова пригласили для переговоров в Смольный, гарантируя безопасность. И все же попытались арестовать. Но в Питер тут же примчался казачий комитет 1-й Донской дивизии, притащил с собой Дыбенко, насел на большевистского главнокомандующего Крыленко, и начальников освободили. Разрешили отпустить части корпуса на Дон с оружием и всем имуществом. Казаков вообще после этих событий очень зауважали. Троцкий пригласил к себе Попова и поинтересовался, как отнесется Краснов, если новое правительство предложит ему высокий пост? Попов откровенно ответил: “Пойдите предлагать сами, генерал вам в морду даст”. Вопрос был исчерпан.

Каледин в данный момент тоже не представлял опасности для советской власти, хоть и не признал ее. Казачьи части, как более дисциплинировыанные, оставались на фронте до последнего. И теперь они только-только начинали возвращаться на Дон. Но и их дисциплина была уже относительной. Заключалась лишь в том, что они не дезертировали, не разбегались, а ехали домой в полном составе, с конями и оружием. А едва достигнув родных мест, расходились по станицам и хуторам и служить больше не желали.

Нет, главную угрозу создала не “контрреволюция”, а “революция”. Другие левые партии и их лидеры, которые тоже находились в оппозиции к Временному правительству. Но, в отличие от большевиков, занимались словоблудием и болтологией. А когда те взяли в свои руки бесхозную власть, эти партии и лидеры спохватились — а почему они? Почему не мы? Если меньшевистский Викжель общей забастовкой железнодорожников фактически помог большевикам против Керенского и Краснова, то и уступать новым правителям он не собирался. Переговоры с ним были возложены на недавно избранного председателя ЦИК Каменева и его помощника Сокольникова.

Викжель выдвинул свои условия. Удаление из Совнаркома Ленина и Троцкого и формирование “однородного социалистического правительства” из представителей всех левых партий: большевиков, меньшевиков, правых и левых эсеров, бундовцев, народных социалистов. А во главе правительства поставить Чернова или Авксентьева. Каменев начал обсуждение выдвинутых пунктов, поиски компромиссов, уступок. Что, ясное дело, встревожило Ленина и Троцкого. Их-то подобный “компромисс” никак не устраивал. Они восстание готовили, власть брали — а их коленом под зад? Чтобы в правительстве сели Чернов, Авксентьев и меньшевики из Викжеля? Вместе с Каменевым?

1 ноября был созван ЦК — рассмотреть ход переговоров. И Каменев принялся настаивать на необходимости во что бы то ни стало договориться с Викжелем. Иначе, мол, революция погибнет. Что ж, ведь его персоны ультиматум не касался. Он надеялся и в ходе компромисса сохранить полученный пост, так чего ему за Ленина с Троцким цепляться? Его поддержали Зиновьев, Рыков, Милютин, Ногин. А со стороны Ильича горячо выступали Свердлов, Дзержинский, Урицкий. В тот же день собрался ЦИК. И ленинцы сумели провести резолюцию, что соглашение между социалистическими партиями возможно — но только на базе признания решений II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. И того, что новое правительство будет ответственным перед ЦИК, избранным этим съездом.