Окна из будущего
Шрифт:
— И сразу был найден верный путь?
— Что вы! Было несколько вариантов технологии, и все в той или иной мере предусматривались при строительстве завода… Шесть вариантов было!.. И какой из них пойдет, было неясно… Схемы были заложены в проект, но ни одной опробованной не было…
— Но ведь корольки плутония уже получали и исследовали?
— Это была чистая химия… Впрочем, многое уже стало известно об этом металле, в частности, и то, что у него много фазовых превращений.
— И он начинает "убегать" от исследователя?
— При ста градусов с небольшим — первая фаза
— Нечто подобное есть у других материалов?
— Нет, в этом смысле это уникальнейший!.. Фазовые превращения, конечно же, были известны, но в таких количествах — нет… Причем объем мог увеличиваться на 20 процентов! Все это настолько поражало воображение, что ученые пришли к выводу, что из чистого плутония нельзя получить "изделие".
— То есть бомбу?
— Да. Причем, получается хрупкая фаза на определенном этапе — плутоний "трещит", и мы это видели… В общем, нельзя из него делать конструкции — и точка!.. Потом-то мы доказали, что возможно использовать и чистый плутоний, но это было "потом"…
— Поначалу же он то "явится", то "растворится"?
— Образно говоря, конечно. Но я перескочил через ряд важнейших событий, а потому нужно вернуться к истокам… Прежде всего надо сказать, что Бочвар первые три года находился на "Маяке" постоянно. Только после 53-го года он стал чаще выезжать в Москву, где был его институт. А с 57-го года он, к сожалению, стал у нас бывать совсем редко…
— Главное было сделано?
— Но получалось так, что наука нас оставила. Я уже был главным инженером. Почувствовал, что наука далеко, а проблем много… Приехал однажды к нам новый министр Первухин — он по всем комбинатам ездил, знакомился с делами. Мне было поручено сделать доклад о положении на нашем заводе "В". Я и сказал, что наука от нас "ушла", и это не может не сказаться на нашем производстве, так как мы "варимся в собственном соку". Первухин вернулся в Москву. Правда, его вскоре сняли, но он успел выпустить приказ о восстановлении всех связей между нами и наукой, и поручено это было Курчатову. Тут же был собран ученый совет комбината. Приехал и Бочвар. Мы шли с ним по тоннелю в цех, вдруг он говорит: "Тут до меня дошли слухи, что вы, Николай Иванович, на меня "накапали" министру "Я попытался оправдываться, а Андрей Анатольевич перебил: "Правильно все сделали, это моя вина…" Этот случай не привел ни к малейшему изменению в наших отношениях, что мне кажется, говорит об удивительной черте в характере Бочвара — его высочайшем чувстве справедливости… Потом он начал частенько болеть, не мог приезжать к нам часто, да и дела в институте требовали особого внимания. Вот тут-то он мне и сказал, что всему начальству сообщил: мол, теперь его преемник и представитель на заводе "В" — я… Это было приятно и очень ответственно…
— Но насколько я знаю, многие специалисты в это время начали уезжать с комбината — наконец-то, появилась такая возможность у людей…
— И это было. Но самая главное: нельзя было никого нового допускать к производству плутония, у нас на заводе "В" секретность была просто сумасшедшая. Кстати, приказ Первухина о "возвращении науки на комбинат" позволил Бочвару оформить к нам новых людей…
— Мы
— Первые годы Бочвар и его бригада жили на "Маяке" безвыездно. Причем даже на Новый год — 1950-й — не мог оттуда уехать. Музруков устраивал банкет для всех руководителей, но Андрей Анатольевич не пошел на него. Он не любил помпезности, знал, что будут поднимать разные тосты, в том числе и за него…Потому-то и остался в своем финском домике…
— Странно, ведь 49-й был удачным: провели испытания, Героев получили. Казалось бы, и отмечать это нужно вместе!
— Не знаю причин, но Бочвар остался один… Я позвонил ему, пригласил к себе, мол, у меня собирается своя компания… Он согласился, сказал, что скоро придет… Впервые мы увидели Андрея Анатольевича в непривычной обстановке. Был он прост, весел. Потом стали играть в картишки — "веришь — не веришь". Посадили его между двумя симпатичными дамами, он увлекся, играл азартно — очень хотел обыграть своих соседок…
— А "духи" — охранники — где были?
— Я их не видел. Наверное, он от них сбежал…
— Даже в закрытом, совершенно секретном городе "духи" ходили рядом?
— И у него, и у Курчатова, и у Александрова, и у Харитона… Пожалуй, я впервые увидел Бочвара одного, обычно "духи" всегда были рядом — ведь Бочвар был одним из руководителей "Атомного проекта"… Кстати, ни Музрукова, ни Славского не охраняли. Только наука была постоянно под защитой… Бочвара начали охранять после того, как получили первый плутоний…
— Итак, открываем дверь цеха № 4?
— Приоткрываем… Соседний завод "Б" получал раствор, содержащий плутоний. Он поступал в цех № 9, который располагался в соседнем бараке, — это метров пятьдесят от нас. Он стоит и до сих пор… Там получали слитки, которые передавались нам… Кстати, тут и начиналась "главная секретность" — они не могли попасть к нам. Даже академик, знавший все и вся, не имел права прийти к нам. Здесь была абсолютно закрытая зона.
— Почему именно здесь?
— Делались детали для бомбы. Принцип закрытости был столь строгим, что главный инженер или директор завода не имели права вмешиваться в технологию, более того, даже высшим руководителям комбината не положено было интересоваться деталями производства…
— Чуть раньше вы говорили о том, что неизвестно было, делится плутоний или нет, однако на заводе "Б", где шли химические процессы его выделения, фон был страшный, и очень многие работники получали огромные дозы?
— Вы говорите о радиоактивности — она была высокой, а о делении плутония можно было получить четкий ответ лишь при достижении им критической массы…
— Но американцы взорвали плутониевую бомбу летом 45-го!?
— Но мы-то не знали, что она именно из плутония! Разведка вроде бы сообщила, что американцы взорвали и плутониевую, и урановую бомбы, но полной уверенности не было — Берия считал, что нас могут обманывать… А потому все руководители, кроме Курчатова, не верили в плутониевую бомбу. До тех пор, конечно, пока она не взорвется… Впрочем, и до взрыва надо было показать, что мы имеем дело с делящимся материалом. И только когда мы начали получать большие слитки, то в лаборатории Русинова их начали изучать. Тут-то и обнаружили, что идет цепная реакция, то есть появляются новые нейтроны… Критмассу еще предстояло определить, но на душе стало легче, когда убедились: плутоний — делящийся материал…