Окно для наблюдателя
Шрифт:
Это был не ветер, это был ураган. Он вовлекал меня в свой водоворот, все вокруг исчезало, и я видел лишь ее жадный пираний рот... мочку уха без дырочки... седой волосок... маленький шрамик на виске...
А потом я отвозил ее домой. Дети спали, мама сердито ворчала, и я ехал к своему плюшевому креслу.
Ее муж работал в другой стране. Он был наш соотечественник. Просто ему повезло, и он мог, не потеряв родины, посмотреть мир и заработать денег на дальнейшую жизнь.
– Ему там нравится?
– спрашивал я ее.
– Ты знаешь, - отвечала, - бывает по-разному... Вообще-то он
Я видел, как она читает письма, пришедшие от него, - обстоятельные, на нескольких страницах, с рисунками, как будто ему было двадцать лет, а не пятьдесят.
До ее отъезда к мужу было еще несколько месяцев, и к предстоящей разлуке я относился, как к далекой или вообще неосуществимой перспективе.
– Я поеду только на неделю, - говорила Маша.
– Отвезу девочек и приеду. Пусть девочки отдохнут, да и отец по ним очень соскучился... К тому же я не могу надолго оставить свою церковь, там еще работы на полгода...
Машин муж был известным в стране человеком. Его лицо узнавал каждый. Его умные глаза смотрели с экранов телевизоров, с календарей и открыток, его спокойная речь была частой на радио, и записанные журналистом мысли печатались в газетах.
– Ему там тяжело, - говорила Маша.
– Русских почти нет, а он человек нелюдимый, очень трудно входит в контакт... Может быть, мы вернемся вместе...
– А ты бы хотела, - спрашивал я, - чтобы он еще на один срок остался?
Она думала, а потом отвечала:
– Наверное...
– Ты хочешь послушать дальше про молодого человека?
– А там интересно?
– Где?
– Ну, в повести...
– Не знаю, послушай.
Она прижимает трубку телефона к уху и, сказав, что очень хочется есть, а взять негде, слушает.
– Как-то молодой человек, - начал я, - отправился в парк. Дело было опять вечером. Он увидел светящееся окошко в спортзале. Оно манит к себе своим матовым светом, закрашенное густой белой краской. Кто-то заботливый давным-давно прокорябал изнутри маленькие дырочки монеткой, а кто-то совсем недавно подставил под окошко ящики. Молодой человек забирается на один из них и заглядывает в дырочку.
Он видит уставшие, блестящие от пота лица, собранные на затылках волосы, мокрые, в разводах соли майки, натруженные руки... Майки остаются на стульях, и спортсменки подставляют маленькие крепкие груди под упругие струи душа, широко расставив мощные ноги, открыв рот, чтобы побольше ухватить перегревшегося воздуха... И вдруг молодой человек чувствует, как на его плечо опускается чья-то рука... Он в ожидании удара... Какой-то мужчина крепко сжимает его запястье, ведет куда-то за руку... Стыд обжигает его живот. Стыд за то, что этот поймавший его у окна мужчина, вероятно, и не догадывается, что не похотливый интерес прижал его к стеклу, что молодой человек в поисках нетоскующих лиц, что он сам в тоске, что перманентно болен суицидом и ищет картин светлых и радостных.
Мужчина увлекает молодого человека к машине, сажает рядом, включает зажигание и, не торопясь, ведет машину с места.
Молодой человек не знал, как будет объяснять свой поступок в милиции или еще где, если в таковые места его доставят. Но удачливый охотник вел машину долго.
– Все хорошо, - вдруг сказал мужчина.
– Все хорошо.
Как оказалось, они ехали к нему домой. Он жил на шестом этаже старого дома с лифтом, поднимающим медленно и пружиняще. Молодой человек заметил, что в квартире мужчине стало ненадолго плохо - он сел в кресло и незаметно тер сердце, спрятанное за широкой грудью. Потом спросил, опять неожиданно:
– Вам интересно в таком возрасте смотреть за женщинами?
– Нет, - ответил молодой человек.
– Тогда зачем?
– Не знаю.
Мужчине было лет пятьдесят - пятьдесят пять. Он сидел и поглаживал правой рукой подлокотник кресла. Это было его привычкой, потому что материал на одном из подлокотников был истерт, когда другой была почти новым.
– Вы иголки вставьте, - посоветовал молодой человек.
– Острием вверх.
Мужчина с удивлением посмотрел на него.
– Избавитесь от привычки.
Мужчина посмотрел на свою руку с изящным зеленого камня перстнем на указательном пальце и сказал:
– Мне не мешает.
Он сед, у него аккуратно уложены волосы, небольшие залысины со взбухшими венами. Он занимается умственным трудом - на столе пишущая машинка и листы бумаги.
– И что ж вы там видели, в окне?
Молодой человек хотел было рассказать про свою тоску, что она прогрызла его насквозь и что он смотрит в окна, пытаясь избавиться от нее. Но он испугался, что ему не поверят, что мужчина подумает, будто про тоску все придумано, дабы оправдать свою страстишку подглядывать. И молодой человек вдруг заплакал. Это у него получилось просто и естественно.
– Да вы не волнуйтесь так, - заговорил мужчина.
– Все в порядке. Все в этом мире подглядывают. Во всяком случае процентов девяносто подглядывают, а оставшиеся десять хотят подглядывать. Так что все в порядке вещей, - он раскурил большую трубку и, пуская струю вкусного дыма, продолжил: Подглядывают легально и нелегально. Легально - в кинотеатрах, в театрах, дома за мужьями и женами, в парикмахерских, скверах, библиотеках, школах и т.д. Нелегально - в щели, дырки, окна, как вы, и во все отверстия. Главное, чтобы подглядывающий нелегально был незаметен... Вы обратили внимание, что эффект подглядывания за раздевающейся женщиной на экране, среди зрителей, совсем иной, нежели за "живой", раздевающейся тут же, перед вами одним? Правда же, эффект другой?.. Подчас ощущения в кинотеатре гораздо сильнее... Так ведь? А почему?.. Потому что осуществляется групповое подглядывание. Вы немножко ревнуете ее к остальным зрителям, женщина становится чуть-чуть вашей, капельку родной. Вам хочется смотреть на нее одному, кажется, что материализуйся она - и вы могли бы с ней жить без всяких проблем... Так ведь?