Окно для наблюдателя
Шрифт:
– Вы ребенок... В эту щель, в крошечное окошко вы увидите самую настоящую жизнь - не манерную, не деланную... Вам многое станет понятно в этой жизни.
– А кто там живет?
– спросил молодой человек.
– Самая обыкновенная семья. Мать и дочь...
– Откуда вы это знаете?
Мне это рассказал один человек. Он сам хотел понаблюдать, но, к несчастью, умер... Так что щель есть, она свободна, а смотреть в нее некому.
– Он согласился?
– спросила Маша.
– В конце концов - да, - ответил я.
– На следующий день он отправился
Он ходил вокруг дома, проверяя, нет ли чего подозрительного... Так он промотался до вечера, а назавтра решился.
В чулане стояла заляпанная краской стремянка. Молодой человек закрыл за собой дверь, прижав ее зимней лопатой, расставил стремянку и осторожно, стараясь не делать шума, поднялся на самый верх. Он нервничал, лицо покрылось потом, руки дрожали... Под самым потолком действительно оказалась щель. Она небольшая, но в нее можно просунуть ладонь. Несколько ниток паутины покачиваются от идущего из квартиры сквозняка. Молодой человек снимает липкую паутину и, сдерживая дыхание, заглядывает в щель...
Я сделал паузу, проводя языком по пересохшему небу.
– И что он там увидел?
– спросила Маша.
На сей раз она не зевала и, казалось, готова была слушать долго.
– Ничего особенного, - ответил я.
– Это была самая обыкновенная квартира. Ничем не примечательная - ни мебелью, ни чем-то другим... Молодой человек подумал, что даже если бы писатель не сказал, что в квартире живут мать и дочь, он бы и сам это понял - по мелочам. На детской неубранной кровати цветастым ворохом лежали игрушки, в основном куклы на стенах были развешены корявые рисунки с одним и тем же названием, подписанным внизу, "Мама".
На спинке стула, стоящего возле обеденного стола, висела женская ночная рубашка, а на сиденье лежали трусики и лифчик.
Если бы в квартире жил мужчина, подумал молодой человек, вряд ли эти предметы оставались при дневном свете.
В квартире никого не было, молодой человек разглядывал книжные полки, прочитывая названия, как вдруг услышал шум - что-то упало, судя по всему, на кухне, ему невидимой... В комнату вошла большая черная кошка, держа в зубах - трепыхающуюся мышь. Кошка улеглась посреди комнаты, не выпуская из пасти своей жертвы. Она постукивала полухвостом и жмурила глаза от падающего в комнату солнечного света. Мышь, по всей видимости, еще была жива - она дергала лапками и изредка попискивала.
Кошка испытывает огромное наслаждение, надкусив ниточку мышиной жизни. Она переворачивается на спину, вытягивается и выгибает дугой спину; ей хочется заорать детски мартовским гласом, но вдруг она слышит, как в замок вставляется ключ, как открывается входная дверь и женский голос говорит: "Вытри ноги".
Кошка вскакивает на лапы, смотрит на голос, сжимает челюсти, и ниточка мышиной жизни обрывается. На полу капелька крови. Кошка роняет ненужную мышь и, вскочив на подоконник, принимается вылизывать свои черную шкурку.
В
– Мама! Мама! Шмака опять задушила мышь!..
Девочка подбегает к окну, пытаясь поймать кошку. Но кошка увертывается, спрыгивает с подоконника и исчезает под кроватью.
– Какая ты гадина, Шмака! Живодерка!..
– Нельзя так говорить!
– слышится голос матери, и в комнату входит женщина. Она держит в руках веник и совок.
– Сколько раз можно повторять, что ругаться девочкам не полагается!
Девочка садится на кровать, отпихивая от себя плюшевого зайца.
– А что она...
– смотрит на мышь и плачет, скорее от злости на кошку, нежели от жалости к мышке.
Женщина брезгливо заметает мышь на совок и, выйдя в кухню, говорит оттуда:
– Кошки должны ловить мышей. Это и природой предназначено, к тому же мыши приносят в дом болезни.
– Мы же даем ей рыбу!
– возражает девочка.
– Чего она, не наедается, что ли?
– Если ты сегодня хочешь пойти к Лене, садись и делай уроки!
– говорит мать, вернувшись в комнату.
Она поднимает голову и смотрит на стену, в то место, где кривой линией проходит щель.
– Сколько же паутины!.. В следующую субботу будем делать генеральную уборку!
Молодой человек отпрянул от щели, лестница покачнулась и чуть было не упала. Молодой человек ухватился здоровой рукой за известковую стену. Сердце его отчаянно билось, ему казалось, что женщина увидела его глаза, почувствовала, что за ней наблюдают... Он быстро спустился с лестницы, отпер дверь и бросился на улицу.
Свежий воздух пошел ему на пользу. Он ходил по тротуарам и переваривал увиденное. Конечно же женщина не могла видеть его, думал он. В чулане темно, да и щель такая узкая, что с расстояния разглядеть глаза невозможно...
Он успокоился. Стряхнул с гипса известковую пыль и решил отправиться к писателю, чтобы рассказать об увиденном.
Девочке лет двенадцать, думал он по дороге. Она еще совсем нескладная. У нее длинные худые ноги, совсем еще младенческое лицо, хотя под белым фартучком уже проступают небольшие бугорки. Судя по всему, она избалована, а оттого маленькая злюка. Да и носик у нее остренький, как у всех злюк.
Мальчишки пока ее ненавидят, но лет через пять будут квасить друг другу носы, чтобы проводить ее до дома...
Матери лет тридцать пять. У нее длинные каштановые волосы и чуть припухлые щеки. Руки белые, с родинками и дешевыми браслетками на запястьях. Лицо ее блекнет, но есть в нем прелесть увядающего цветка, перед тем как он завянет окончательно...
Молодой человек добрался до дома писателя и поднялся на шестой этаж...
– Все, дальше не придумал, - сказал я в трубку.
В те редкие выходные, когда Маше удавалось приехать домой, нам еще реже случалось выбраться за город. Слава Богу, есть машина, мы заезжали куда-нибудь далеко и, если была солнечная погода, загорали.