Окно напротив
Шрифт:
– Подкрасила бы хоть глаза, - предложила Машка, протягивая мне тени.
– Нет, - отмахнулась я и заколола несколько непослушных прядей невидимкой.
– Я чувствую, что тебе нужно подкраситься! Сегодня будет потрясающая вечеринка, и, возможно, кое-кто сделает тебе предложение!
Я обвела нашу комнатушку усталым взглядом. Неужели, совсем скоро придется попрощаться с ней? Ординатура подходит к концу, начнется настоящая работа, реальная жизнь. Кажется, мы уже успели прирасти к этим стенам, стать их несущей частью.
– Ты что-то слышала об этом? – спокойно спросила я.
– Не зна-а-аю, - издеваясь, пропела Машка.
– Даже если так, Костя меня любит всякую, и без косметики.
– О-о, - подруга подошла и плюхнулась на стул рядом со мной. – Краситься нужно не для мужиков, а против других баб. Ясно?
– Ясно, - усмехнулась я, приводя в порядок волосы. Они за последние несколько лет отросли почти до поясницы, и уход за ними с каждым днем все больше напоминал мне борьбу со стихией.
– Ты чего? – Мурзя положила руку мне на плечо. – Ты не рада?
– Не знаю.
– Каждая девчонка с нашего потока мечтала бы выйти за Сергеева! Такой парень – голубоглазый блондин! Папка его вам квартиру купит, будете жить и не пукать!
– Маша-а-а! – меня убивали ее словечки.
– Ты давай бросай эту хандру. Если не любишь его, нехрен было голову кружить, так бы и сказала: «Костя, извини, я все еще люблю дебила, который сбежал от меня и от проблем на войну, потом не отвечал на письма, и уже как два года вернулся в город, но не соизволил даже встретиться со мной». Прямо так и скажи. А то Сергеев и мой ведь друг тоже. Я не хочу толкать тебя в его объятия, чтобы потом выслушивать полжизни, как ты несчастна. Посылай его к черту, только помягче, хорошо? И найдем мы тебе другого жениха. Как тебе хирург Одоевский?
– Мурзя, хватит! Он ведь женат! К тому же старше меня. Да и перетрахал уже всех своих ординаторов.
– Слава педиатрии, что я не вижу этого.
– Я хочу остаться в реанимации. – Я встала, сняла футболку и надела темно-зеленое платье, которое безумно нравилось Косте.
– Так, просто, к слову. Поработала там, конечно, хлебнула дерьма и поняла, что меня адом теперь не запугать. Но огонь, который разгорелся в душе, не сравнить ни с чем. Хочу работать-работать-работать, чтобы некогда было думать…
– Наконец-то ты определилась, куда тебя больше тянет! – Машка вскочила и налетела на меня, обняв чуть ли не до хруста в костях.
– Ай! Платье… помнешь…
Все эти годы я работала на скорой по выходным.
С первого дня Брагин беспощадно макал меня головой в это варево. Он делал все, чтобы я сбежала сама. Но не знал моего характера. Смену за сменой мне приходилось таскать за ним тяжеленный оранжевый ящик, бегать с кислородным баллоном, капельницами, носилками и прочим.
Все прекратилось после первой в моей практике драки с пациентом. Да, на скорой всякое бывало: алкаши, наркоманы, детишки с температурой и бабульки с просьбой просто поговорить
Володя еле оторвал его от меня. Завязалась драка. Семья умалишенного никак не хотела вмешиваться, все просто стояли рядом и наблюдали. Ценой сломанного юноше носа, Брагин смог остановить поединок. Пока ждали психбригаду, он все шутил, что медикам нужно давать не клятву Гиппократа, а присягать Сатане. А еще хорошо было бы возить с собой на вызовы живую воду, молодильные яблоки и осиновый кол для уверенности. Я от его шуток быстро успокоилась, а вот на Володьку накатали очередную жалобу.
Так и работали. Каждые выходные.
В ординатуре тоже было тяжело, но интересно. Нам достался замечательный наставник, врач анестезиолог-реаниматолог, Валерий Валерьевич Пасечник. Человек с золотым сердцем и стальными нервами. Душа коллектива. Он, конечно, старательно мял ординаторов, чтобы вылепить из нас хороших специалистов, но и про человеческое участие тоже не забывал.
Когда я видела его в последний раз, он сказал, что хотел бы оставить нас со Смоляковым у себя в отделении. Улыбнулся и ушел домой. Ночью у него остановилось сердце. И с того самого момента всякий раз, когда мне было неимоверно тяжело, я мысленно просила у него помощи… и чувствовала, что он помогает.
Костя еще на старших курсах выбрал хирургию, а Мурзя перла, как танк, она стремилась попасть в Отделение реанимации и интенсивной терапии для недоношенных и новорожденных детей. Это стало идеей фикс. Работа там была для нее настоящей отдушиной. Однажды она всю ночь готовилась к ассистированию на операции какому-то малышу с врожденной патологией. Утром, уже в больнице, ей стало плохо: заболело справа, внизу живота. Ясен пень, она понимала, что это значит, но ужасно хотела, если не участвовать, то хотя бы одним глазком увидеть операцию.
– Медики умирают стоя, как деревья, - в истерике протестовала она, когда ее укладывали на кушетку.
– Не ляжешь, - проворчал Одоевский, - будем на тебе завтра патанатомию изучать.
– Аргумент, - согласилась подруга и сложила руки на груди в знак капитуляции.
Все прошло хорошо. Смоляков, которому разрешили наблюдать за процессом, сообщил любимой, что у нее даже внутренности милые и красивые. Вот романтик! А ассистировавший Одоевскому Сергеев потом долго помирал со смеху от этих слов.
– Давай скорее, - напомнила Мурзя, натягивая юбку. – Сейчас ребята зайдут за нами.
– Уже готова, - надев малиновые лодочки на высоком каблуке, уныло ответила я.
Глава 8
Мы свернули на узенькую улочку, тянувшуюся вдоль реки. В тени деревьев прятались небольшие коттеджи. За последние несколько лет администрации города удалось отвоевать и привести в порядок километры общественных пляжей и набережную, так что для нас стало удивлением наличие здесь маленького островка частной территории с выходом к реке.