Око Судии
Шрифт:
Усталый и раздраженный, Ахкеймион просто взял и ушел в темноту, оставив висеть в воздухе свой колдовской свет. Когда Мимара окликнула его, он лишь вяло махнул рукой. Следы смерти не вселяли в него ужас — он боялся только живых. Чернота окутала его, и, когда он обернулся, его охватило ликующее чувство безнаказанности. Шкуродеры жались к освещенному пятачку, сиротливо всматриваясь в океан тьмы. Если во время перехода они казались такими самоуверенными и опасными, то теперь выглядели брошенными и беззащитными, горстка беженцев, отчаянно пытающаяся спастись от преследующих их бедствий.
«Вот такими видит нас Келлхус…» — подумал Ахкеймион.
Он знал, что звук его тайного голоса
Он возгласил «Небесный луч».
Между его вытянутыми руками появилась линия, мерцающая белым светом, яркая, так что кровь просвечивала сквозь кожу. Она расколола непроницаемые пространства, яркая и стремительная, как молния. В мгновение ока Хранилище открылось всё, до самых дальних уголков…
Разрушенное кладбище Кил-Ауджаса.
Сплошной камень потолка был изрезан крупными выступами и углублениями. Открытые участки опутывали сотни старинных цепей, свисавших с него. Одни обрывались на середине, на других еще висели бронзовые колеса-люстры, когда-то освещавшие эти пространства. Пол уходил вдаль чуть ли не на целую милю, белый от света и пыли, неровный и изборожденный длинными извилистыми следами, которые оставили погибшие древние. Позади и по сторонам от того места, где стояла артель, в неровных отвесных склонах были высечены стены, взмывающие вверх на высоту знаменитых башен Каритусаля. Поверхности стен были сплошь покрыты могилами, целыми рядами черных отверстий, обрамленных письменами и изображениями, и зловеще напоминали осиное гнездо. А прямо перед охотниками, громоздясь все выше и выше, к самому потолку, высилась исполинская гора камней… Следы какого-то чудовищного обвала.
Вывод напрашивался простой и очевидный: пути дальше нет.
Все — за исключением лорда Косотера и Клирика — вытаращили глаза от подобного зрелища. Возвращаясь к охотникам, Ахкеймион чувствовал пронизывающий до костей взгляд Капитана. «Луч» истлел, как уголек из печки, и темнота отвоевала свои владения обратно. Мгновения спустя экспедиция вновь оказалась запертой на тесном пятачке.
Киампас, повинуясь какому-то невидимому сигналу, вдруг объявил на сегодня переход законченным, хотя никто не имел ни малейшего представления, подошел день к концу или еще нет. Шкуродеры, потрясенные и встревоженные, разбрелись, готовясь к ночлегу. Мимара стиснула Ахкеймиону руку. В ее зачарованных глазах горела зависть…
— Меня можешь такому научить? — вполголоса воскликнула она.
Он достаточно хорошо ее знал, чтобы увидеть, что ее распирает от вопросов, что она готова будет мучить его часами, стоит ей только позволить. И, к своему удивлению, он был обезоружен ее интересом, который впервые показался ему неподдельным, а не смешанным с озлобленностью и холодным расчетом, как прежде. Чтобы стать учеником, требуется особого рода смирение, готовность не просто делать как велят, но подчинить движения своей души загадочным движениям души другого. Желание не просто быть влекомым, но — вылепленным заново.
Как можно было не ответить? Невзирая на все его решительные протесты, в душе он был прирожденный наставник.
Но время было не самое удачное. «Да-да», — со сдержанным нетерпением проговорил Ахкеймион. Он схватил ее за плечо, предваряя возражения, и принялся в общей сутолоке искать глазами Клирика. Ему надо было знать, сколько именно помнит этот нелюдь. Проход через Хранилище им закрыла древняя катастрофа, оставившая после себя эти груды обломков. Если Клирик не знает иного пути сквозь опасный Кил-Ауджас, им придется пуститься по своим следам в долгий
Он собирался рассказать это Мимаре, когда перед ними внезапно возник лорд Косотер, источая неприятный запах в своих помятых айнонских доспехах и ношеной одежде. Стальные волосы терлись о заплетенную косицами бороду. Под кольчугой на груди невидимой угрозой беззвучно гудели его Хоры.
— Это последний раз, — сказал он, ровным, как замерзшая вода, голосом. — Больше никаких… — он провел языком по зубам, — фокусов.
Трудно было сохранять невозмутимость под убийственным взглядом этого человека, но Ахкеймион сумел не опустить глаза, и самообладания ему хватило, чтобы задуматься над этой вспышкой гнева. Что это — простая зависть? Или же прославленный Капитан боялся, что преклонение перед другим авторитетом подорвет его собственный?
— А что? — сердито бросила Мимара. — Надо было по-прежнему спотыкаться в темноте обо все камни?
Капитан покосился на нее. Ахкеймион заметил в его глазах бурю, скрывавшуюся за внешней холодной невозмутимостью. При всей отчаянной гордости, под этим взглядом Мимара побледнела.
— Как скажете… — быстро сказал Ахкеймион, как человек, пытающийся отвлечь на себя внимание волчьей стаи. — Капитан. Как скажете.
Лорд Косотер еще несколько секунд смотрел на Мимару. Когда он снова перевел глаза на Ахкеймиона, его взгляд, казалось, забрал с собой часть ее. Капитан кивнул, не столько принимая уступку Ахкеймиона, сколько одобряя страх, который стучал в сердце волшебника.
«Твои грехи, ее проклятие», — прошептали мертвенные глаза.
Они сидели у костра, сложенного из костей. В отсутствие малейшего ветерка, огонь выбрасывал дым ровно вверх. Черная колонна вливалась в черноту и растворялась в ней. Запах шел странный, как будто горело что-то влажное и уже один раз горевшее.
Шкуродеры столпились у края завала, где потоки камней образовали огромную чашу и принесли несколько крупных валунов, на которых человек мог свободно усесться. Лорд Косотер сидел между двумя своими сержантами, Сарлом и Киампасом, и все внимание его занимал сверкающий айнонский меч. Капитан водил и водил точилом по всей его длине, поднимал, изучая, как играет на кромке отраженное пламя. Все в его облике подчеркивало безразличие, полное и абсолютное, словно его заставили присмотреть за ненавистными чужими детьми. Ахкеймион занял место почти напротив, а рядом устроилась Мимара. Галиан, Оксвора и остальные Укушенные образовали первый ряд, с которого чувствовался едкий жар костра. Прочие вразнобой расселись в полутьме. Клирик угнездился на высоком монолите, отдельно от всех. Тень от камня, на котором он восседал, доходила ему до груди, и свет от костра освещал только его правую руку и голову. Каждый раз, когда Ахкеймион отворачивался, ему казалось, что Клирик теряет материальность, превращаясь в причудливую бесформенную сущность… Лицо без головы и рука без ладони, живущие собственной жизнью.
Долгое время разговор не клеился. Словами перебрасывались только соседи. Многие просто молча вгрызались в пайку солонины и таращились в костер. Если кто-то смеялся, то очень тихо, осторожно и приватно, как в храме во время службы или у погребальных костров. Никто не осмелился заговорить об опасности положения, по крайней мере, Ахкеймион не слышал. Страх испугаться — лучший цензор.
Наконец разговоры иссякли и установилось выжидательное молчание. Сквозь почерневшие глазницы рубиновым и оранжевым цветом светили угольки. Сросшиеся зубы нелюдей блестели, словно влажные драгоценности.