Око Тимура
Шрифт:
Раничев с сомнением покачал головой:
– Это тебе Жан-Люк сказал?
– Он.
И снова кружили над мачтами чайки, сменился ветер, и волны били в скулу корабля, а по левому борту пылало оранжевым огнем закатное небо. И море там было такое, словно в нем загорелись вдруг факелы. Осталась позади суматошная Александрийская гавань, фелюка держала курс на остров Родос, а от него – к Кипру и далее – к Антиохии. Там, наверное, ждали Ивана друзья… а может быть, и не ждали, может быть, были уже разоблачены, как шпионы Тимура, умучены страшной смертью, и отрубленные головы их выставлены для глумления на базаре. Впрочем, достаточно и одной головы – Георгиоса, молодого одноухого парня, волею судьбы оставшегося вместо Ивана заправлять всеми шпионскими делами. Что ж, понятно, парень ненавидит турок,
Улыбаясь своим мыслям, Раничев спустился в каюту – небольшую каморку, отгороженную на корме.
Он добрался в Антиохию к вечеру, когда спала дневная жара и улицы города вновь заполнились людьми. Водоносы, торговцы лепешками, рыбники, приехавшие с гор крестьяне, купцы, просто прохожие, спешащие по делу и так, вышедшие прогуляться, – погода была чудо как хороша: светло-голубое, покрытое легкой облачностью небо, клонящееся к закату солнце, потерявшее знойный дневной пыл; легкий, прилетавший с моря ветер шевелил листья ореховых деревьев и олив.
У рынка, рядом с мостом, неспешно прохаживался народ. Раничев схватил за руку пробегавшего мимо мальчишку:
– Таверну «Четыре слона» еще не прикрыли?
– «Четыре слона»? – Мальчишка хлопнул глазами. – Кто ж ее закроет, уважаемый? Сам Карзум-ичижи, начальник городской стражи, захаживает туда по средам сыграть в шахматы. И купцы многие туда ходят: христиане, магометане, евреи…
– Что ж, благодарю за добрые вести. – Улыбнувшись, Иван бросил пацану медную монетку и, надвинув на лоб широкополую, приобретенную по пути шляпу, вошел в заведение. Внутри оказалось довольно прохладно и уютно, да и народу хватало. Правда, почему-то никого из знакомых не было – ни купца Веладиса, ни банщика Абду-Саида, ни пресловутого начальника городской стражи. Ну тот, говорят, теперь только по средам приходят. А сегодня какой день? Кажется, вторник… В самом углу сидел худой горбоносый мужчина в синем плаще, смуглый, с быстрым и цепким взглядом. Когда Раничев вошел в таверну, он внимательно осмотрел вошедшего, как осматривал и других, посмотрел и вздрогнул. Даже покачал головой, словно увидел призрак. Иван бросил на него косой взгляд и тут заметил Георгиоса. По-прежнему худой, загорелый. С длинными, падающими на плечи волосами, перевязанными тонким кожаным ремешком, в синей тунике, подпоясанной золоченым поясом – смотри-ка! – на ногах кожаные сандалии. Видать, и вправду процветает таверна! Много, много в Антиохии любителей шахмат, пора город в Нью-Васюки переименовывать.
Поставив на боковой стол очередную партию только что выпеченных, одуряюще пахнущих лепешек, Георгиос выскользнул во внутренний двор. Незаметно оглянувшись по сторонам, Иван последовал за ним. Обошел круглую печь:
– Эй, хозяин? Не найдется ли у тебя в погребе кувшинчика красного эфесского?
– Эфесское? Пожалуй, что и нет, господин. Попробуйте кипрское, оно ничуть не… Боже!
Георгиос выронил из руки сковороду.
Сняв шляпу, Раничев галантно раскланялся:
– Так, значит, говоришь, кипрское ничуть не хуже?
– Иоанн! Иоанне… Клянусь… Ты ли это? Говорили, что ты сгинул вместе с мамлюкским чиновником.
Друзья обнялись.
– А я, честно говоря, думал, что ты давно разорился, – покачал головой Иван. – Ан, нет! Значит, и в самом деле, тут шахматистов хватает.
– Э, не в шахматах дело, Иван, – досадливо махнул рукой парень. – Видишь ли, основные мои клиенты – магометане.
– Чего ж тут удивительного? Их ведь много в городе, куда больше, чем христиан или иудеев.
– Да, но ко мне ходят особенные. – Георгиос понизил голос. – Видишь ли, Коран запрещает им пить сок виноградной лозы, а в городе…
– …в городе мало приличных заведений, а в чайханах вино не подают, – смеясь, закончил Раничев. – А ты, значит, вместе с шахматной доской
– По средам еще остается крепкое кипрское, – скромно потупил очи Георгиос. – Я специально для него и придерживаю…
– А почти каждое воскресенье…
– Правильно – езжу на побережье, договорился с киприотами, те относят пару амфор на попутный кораблик… особенно на тот, что идет в Кафу…
– И ни один корабль не уходит без донесения? – шепотом дополнил Иван. – Ты молодец, Георгий.
– Я просто ненавижу турок.
– И все же… Как тебе удалось?
– Пей вино, Иоанн. Поговорим ночью – ты видишь, у меня теперь есть помещение для жилья! – Юноша кивнул на пристроенную в углу двора хижину. – Там хорошо, прохладно. Только вот мало места.
Ближе к ночи, когда золотистая луна высветила древние стены, а над башнями зажглись звезды, Георгиос подмел в опустевшей таверне пол и, прихватив с собой кувшинчик кипрского вина и миску оливок, вошел в свою хижину, разбудив задремавшего Ивана.
– Ну, рассказывай наконец! – отхлебнув прямо из кувшина, улыбнулся Раничев. – Чего тут без меня было?
Пожав плечами, юноша взял из миски оливку спелую, черную и сочную, размером с куриное яйцо, и задумчиво посмотрел в стену…
Сказать по правде, сразу после исчезновения Ивана дела в таверне «Четыре слона» пошли так себе – ни шатко ни валко. Хорошо хоть самого Раничева людская молва записала в жертвы пиратов, а Георгиос еще и подтвердил – дескать, так и есть, отправился к морю вместе с присланным из Каира чиновником, господином Шарафом, там и пропали оба. Чудом оставшийся в живых охранник Шарафа эту версию подтвердил. Георгиос погоревал, конечно, да, засучив рукава, принялся обустраивать таверну – жить-то надо, да и не только жить, а как можно больше вредить туркам. Все информацию он собирал по крупицам, от купцов, паломников, нищих, потом завязал торговые связи с Кипром, несколько идущих в Кафу суденышек заворачивали к Оронту, реке, на которой и располагалась Антиохия. Получив с Кипра очередную амфору вина, Георгиос обычно просил передать по известному адресу в Кафе горшочек меда или запечатанный кувшинчик с оливками – так и передавал известия и пока еще не попался. Да и эта его идея с кипрским вином начала вдруг приносить коммерческую выгоду – в таверну потянулись любители выпить. Так что денег хватало…
– Но вообще это ненадолго, – покачал головой юноша. – О моих операциях с Кипром уже прослышали и хромой Мустафа и дядюшка Мисаил – а у них денег куда больше нашего, могут и целую фелюку нанять. Так что в скором времени жду разорения…
– Угу… – Раничев почмокал губами и задумался.
Думал он не столько о коммерческих и шпионских делах, сколько вот об этом парне, Георгиосе, сыне сербского воина, павшего на Косовом поле под турецкими саблями. Да, юноша ненавидит турок и готов помогать их врагам, как сейчас помогает Тимуру. А ведь Тамерлан обязательно нанесет удар первым, такое уж у него правило! Вот сейчас расправится с Индией, если уже не расправился, а дальше наступит черед других – Азербайджан, Багдад, Малая Азия. Разорение, пустыня и горечь. И еще – башни из человеческих черепов. Правда, Иван так ни одну из них и не видел, но вдруг? Надо это Георгиосу? А ведь это он, Раничев, втянул в это дело парня… Втянул, втянул, Иван Петрович, еще и радовался – вон какой помощник смышленый! Теперь вытягивай обратно, если не хочешь, чтобы мальчишка лишился другого уха, да что там уха – головы! Какой сейчас год на дворе – тысяча триста девяносто девятый. Уже через год, да, примерно через год-полтора железные гулямы Тимура пройдут по этой цветущей земле огнем и мечом. И напрасно будут умолять о пощаде жители Багдада, Халеба и многих других городов. Пощады не будет. Дойдет Тимур до Антиохии? А черт его знает, сейчас и не вспомнить. Турок точно разгромит, а дальше… Да ведь этот чертов Георгиос может на любой мелочи попасться, достаточно только если начальником городской стражи вместо зажравшегося сибарита и пьяницы Карзума-ичижи будет назначен более умный и знающий человек, который вычислит шпиона за пару недель, как это сделал покойный старик Шараф. Надо бы парню убираться отсюда куда подальше, хоть на тот же Кипр… А что, идея. Ну до зимы еще можно и здесь, а уж потом…