Око вселенной
Шрифт:
— Все-таки прошлое, глубоко и удачно всунутое в настоящее, — восторженно погладила аномальную руку Толика, — может удовлетворить кого угодно, даже меня, даже все молодежные программы российского телевидения.
— Ты сейчас мне о тайне прошлых веков или о сексе на телевидении говорила? — рассмеялся Толик и, ухватив Ксюшу за руку, потащился в дом. — Сейчас мы проверим, чем Кирпич в отрыве от семьи занимается. — Уже войдя в комнату, Толик Лалеруз оглянулся и посмотрел в проем открытой двери на улицу. — О Боги, — старческим голосом произнес он, — неужели это та самая Пыль?
— Что вы хотите этим
— Вы правы, — печально вздохнул Генри Олькоттом. — «Флора-7» вышла из-под контроля. Было всего две ампулы с этой культурой. Одну я сейчас выброшу в контейнер-стерилизатор, как вы посоветовали, а вторая находится у микробиолога Кейзи Редка, нашего человека из Англии, внедренного в научную экспедицию пропавшей без вести «Мурены».
— Генри, — директор ЦРУ подошел к полковнику, остановился в метре от него и зло посмотрел в глаза, — на «Мурене» все, кроме экипажа, были, в большей или меньшей степени, нашими людьми. Но, черт побери, почему ампула с «Флорой-7» оказалась у какого-то паршивого микробиолога, и не где-нибудь, а на «Граде Китеже», а затем и на «Мурене», то есть на территории русских?
— Не орите, Конти. — Полковник Олькоттом перешел на мягкий увещевательный тон. — Вы такой же полковник сектора «Экстрем», сак и я. Русских бояться — в США не жить. Они, да будет вам известно, в нужный момент становятся патриотами США даже больше, чем наши граждане. Кейзи же замышлял провести на борту «Мурены» эксперимент, я не возражал против этого, — уточнил Генри Олькоттом. — Он собирался поместить «Флору-7» в одну емкость с мироокеанным планктоном, то есть с цивилизацией илли из «Улья шершней». Вы же знаете, что такой опыт можно провести только в квадрате 666, за его границей планктон непостижимым образом исчезает из контейнера. Но «Мурена» пропала, и вы, Конти, вместе со всем своим ЦРУ, не можете сказать, куда и как. А она, между прочим, самая лучшая из всех субмарин мира, когда-либо выходивших в океан, и, по всей видимости, аналогичной «Мурене» уже не будет в ближайшие два столетия. Впрочем, — усмехнулся Генри Олькоттом, — как уже не будет и двух столетий.
Пыль красновато-серебристым вдохновением, словно извиняясь за причиняемое беспокойство, покрывала Нью-Йорк, и не только его. Она проникала во все города и сёла земного шара, настаивая на своей вездесущности и необходимости. Вскоре пыль перестали замечать, в ней было столько бархатистого, проникновенного и необъяснимого уюта, что с ней очень быстро смирились. Более того, было замечено, что она благотворительно влияет на психику, успокаивает, настраивает на равнодушие, отвлекает от неуютных мыслей и проклятых вопросов, склоняет человека к радостной и миролюбивой самодостаточности в окружении необходимых для усредненного комфорта предметов бытия. Да и не так уж ее и много было, этой пыли серебристо-красного цвета. И хотя она была везде, всем казалось, что ее как бы нигде и нет…
Москвичи, даже из окна кабинета директора ФСБ, были похожи на заматерелых кочевников, подвергшихся насильственному окультуриванию, жесткой паспортизации и репрессивной привязки к заколдованному участку земли с выстроенным на нем городом Москва. Никто, даже гости столицы, не обращал внимания на изменивший свой цвет мировой город. Волхв знал уже об этом свойстве красно-серебристой
— Все-таки интересно устроены мозги у разведчиков, ученых и людей искусства. — Он бросил короткий взгляд на задумавшегося в кресле академика директора РАН, и направился к встроенному в стену сейфу «Алтай». — Никого, кроме нас, эта пыльца не тревожит. Остальные о ней уже и думать забыли и замечать перестали, говорят, что все так и было.
— На то они и остальные, — с улыбкой посмотрел академик на манипуляции Волхва возле дверцы «Алтая», — от слова «остаток», то бишь, оставшиеся на остановке после отхода окончательно последней электрички.
— Вы сноб, — заметил Волхв, поднося по требованию электроники сейфа ладонь правой руки к засветившемуся на дверце определителю. — И достаточно мрачный сноб, а это плохо. Лет через десять, когда вы станете окончательно старым и начнете понимать «остальных», это вам аукнется непереносимым одиночеством.
— Чушь, — отмахнулся академик, с возрастающим любопытством наблюдая за напряженной работой Волхва возле сейфа. — Настоящий ученый никогда не деградирует до такой степени, он или «не остальной» до конца, или не доживает до старости. Простите, — прервал он сам себя, — вы собираетесь принимать участие в автомобильных гонках?
Волхв стоял напротив дверцы сейфа, натянув на голову радарный шлем, так называемый «определитель помыслов», ультрасовременный аналог выброшенного в массы детектора лжи. В дверце сейфа что-то щелкнуло, и Волхв, сняв шлем, приступил к следующей операции.
— Одни придурки вокруг, — сообщил он академику, — легче все бросить и уйти, чем открыть этот сейф с последними данными о нарастании аномальных явлений в мире. — Он стал набирать на выдвинувшемся из дверцы пульте какую-то комбинацию. — А их наросло по самое не хочу. — Пульт мягко вдвинулся в дверцу, и она беззвучно и медленно стала уходить в сторону, открывая взору академика, полностью переключившего на нее свое внимание, вторую, платинового цвета, дверцу с гербом РФ.
— Вот так и живем всю жизнь в нарастающих аномалиях. Одних танцующих Шив, — Волхв нажал на второй дверце маленькую кнопочку в центре герба, — этих новомодных Антихристов, штук десять набралось…
— Вызывали? — в кабинет вошла секретарь директора ФСБ.
— Да, вызывал. Дайте, пожалуйста, ключ от «Алтая».
— Пожалуйста. — Анна Сергеевна подошла к шефу и протянула ему серебристый стержень. — Ключ.
Волхв, не поворачиваясь к ней, протянул руку, взял стержень, медленно наклонился к дверце и, вставив стержень в отверстие, появившееся на месте ушедшей в глубь кнопки, резко воткнул его туда.
— Всё! — облегченно вздохнул глава ФСБ. — Открыл, слава Богу!
Дверца распахнулась, и председатель РАН увидел большую, около тридцати квадратных метров, комнату с рядами электронных стеллажей.
— Черт! — восхитился академик и тут же, словно чего-то испугавшись, уточнил: — Ангельская красота.
Глава пятая
— По ходу! — крикнул Саркел, догоняя отрока Пардуса, сына Сурова, бывшего нахапептовского участкового, и легонько похлопал его по плечу рукояткой плетки. — Ты должен совпадать помыслами сердца с конем.