Око вселенной
Шрифт:
— Я идиоритмик кеновитского имиджа, коллега. Судя по всему, словосочетание «китайский писатель» напоминает вам надпись на стене общественного туалета.
— Вы бываете в общественных туалетах? — Брови Алексея Васильевича от изумления взметнулись. — Так вы, кроме того что китайский писатель, еще и международный эстет западноевропейского толка? Я восхищен, коллега, вашей многогранностью. Теперь мне понятно, почему вы упомянули Будду, как элемент непросчитываемости.
— Вы завистник, коллега, — печально вздохнул китаец и вновь повернул лицо к экрану. — Но вы правы, ни Будды, ни Конфуция в этом объекте не будет. Я сам составлял для него дополнительную генетическую суть, и кое-какие
— Ну вот, — проворчал Чебрак, вглядываясь в раствор жизни, наполняющий искусственное чрево с Углокамушкиным внутри, — ко всему прочему, вы еще и китайский поэт. Всё! — Он быстро подошел к энергоблоку, питающему электронную роженицу. — Начинаются схватки. — Алексей Васильевич подсоединился через шлем Фибоначчи к роженице, которая на профессиональном языке генетиков сумеречной иерусалимской исповедальни называлась «спиралями черного света». — Вот она, шумерская Нибиру. — Шлем скрывал голову Алексея Васильевича, оставляя открытыми губы и подбородок. — Если мы все правильно рассчитали, — прошептал он, — мы выведем в нашем объекте новую, не известную землянам генетическую память и заданность.
— Боюсь, это очередная иллюзия. — Китаец был взволнован, но не собирался отказываться от скептицизма. — А мы создадим очередного монстра, наподобие ваших «солнечных убийц», только внеземного происхождения.
— Видите ли, коллега, — Алексей Васильевич облизнул губы, — люди так и не сумели понять самих себя. Они даже не заметили, что эпоха предостережений Нового Завета подошла к завершению, и начинаются аккорды финала. А кому, как не нам с вами, понимать, что только избавление от эксклюзивной информации, скопившейся в генах каждого отдельно взятого человека, поможет нам выйти за пределы проклятого круга карантинной жизни.
— Молитесь, поститесь, кайтесь — и очиститесь, коллега, — вполне серьезно посоветовал китаец Чебраку, не отводя глаз от ставшего оранжевым тела Саши Углокамушкина, погруженного в более сложную и совершенную, чем человеческая, материнскую утробу.
— Это само собой разумеется, — досадливо скривил губы и дернул подбородком Алексей Васильевич. — Но обзавестись внеземной генетикой тоже не помешает. А вдруг в ней отсутствует код проклятия?
Глава седьмая
Полковник Абрамкин стоял возле гастронома «Ирландский дом» на Старом Арбате и мучился. На него обрушились проклятые вопросы бытия, чем-то напоминающие пять тысяч рублей месячного заработка для семейного москвича — умереть нельзя, но и жить невозможно. Но у полковника Абрамкина все было гораздо сложнее, ибо одно дело — заботы о карьерном росте в провинции, и совсем другое — здесь, в Москве, после того как сам президент прикрепил к твоей груди орден, а сам министр внутренних дел вручил тебе полковничьи погоны, обещание хорошей должности и посоветовал зайти в бухгалтерию за премиальными деньгами. Полковник тяжело вздохнул и с остервенением поежился. За десять минут мимо Абрамкина прошли десять полковников министерства обороны, пять полковников МВД а один в штатском подошел прямо к нему поздороваться. Он в один день с Абрамкиным получил погоны полковника из рук министра.
— Супругу ждете из гастронома? — посочувствовал полковник в штатском, кивая на «Ирландский дом». — Я тоже не люблю по гастроному в присутствии жены передвигаться. Она, когда я при ней, забывает о своей ответственности перед семейным бюджетом.
— А вы…
— А я вот все спешу, дел по горло.
Полковник в штатском попрощался и почти мгновенно растворился среди арбатских прохожих. Полковник Абрамкин остался стоять под дождем, без зонтика и головного убора, явно никуда не торопясь, но при этом выглядел так, будто готов пойти куда угодно.
Денег у Абрамкина не было, все премиальные, оставив себе тысячу рублей, он отправил семье в Сочи. И теперь лишь орден, прикрепленный к внутреннему карману пиджака, не давал ему спасовать перед очаровательной и неповторимой доброжелательностью московского равнодушия. А еще у Абрамкина, кроме ордена, под пиджаком был полностью оснащенный автоматический пистолет «Магнум», сорок пятого калибра, разрешение на который лежало в правом внутреннем кармане, вместе с удостоверением МВД. Замминистра МВД Егоров, перед тем как подписать разрешение, чертыхнулся и спросил у полковника:
— Зачем вам это оружие массового поражения. Сидор Абрамович? Возьмите что-нибудь полегче, он ведь килограмм весит, лучше гантелю в руках носить, чем эту болванку под мышкой.
— Да я уже привык к нему, — на всякий случай соврал полковник, — пристрелялся.
— Ну-ну. — Замминистра подписал спецразрешение, выдаваемое только в особых случаях особо квалифицированным сотрудникам. — Можешь пристреливаться и дальше, только отойди хотя бы на пару кварталов от здания министерства…
Костюм, водолазка и лакированные туфли не принадлежали Абрамкину до такой степени, что в этот день ему пришлось пережить самые унизительные минуты своей жизни.
— Ну и как, костюмчик не жмет? — остановился напротив Абрамкина мужчина с глазами заблудившегося в лесу теленка. Он окинул полковника взглядом и доброжелательно продолжил, указав на водолазку: — Это эксклюзив, я ее купил в 1991 году на лондонском аукционе за семьсот фунтов стерлингов, до этого ее носил Манчестерский душитель, приговоренный к пожизненному заключению, затем я, и вот, — он философски хмыкнул, — вы за мной донашиваете, да и туфли очень удобные. Я их купил на благотворительном аукционе в Сан-Франциско за три тысячи долларов, до вас их носил знаменитый русский еврей из Голливуда Савелий Крамаров, потом я. А в пиджачке, кстати, костюмчик двадцать тысяч долларов стоит, я его купил в Аргентине у вдовы Габриэля Маркеса, есть заначка, пятьсот долларов, может, отдадите мне, она вот здесь…
Мужчина отвернул правую сторону пиджака остолбеневшего Абрамкина и, натолкнувшись взглядом на рифленую рукоятку «Магнума», тоже остолбенел. Возле них остановилась группа японских туристов и стала щелкать фотоаппаратом. Двое остолбеневших, один от стыда, а второй от страха, мужчин напоминали законченную скульптурную композицию из коллекции мадам Тюссо…
Жанет Генриховна, получив от своего куратора из ФСБ распечатку биографических данных и служебной характеристики на полковника Абрамкина, сразу же поехала на квартиру к своей старинной приятельнице Леониле Альбертовне Бриз, заведующей кафедрой на факультете журналистики московского университета. На своем новеньком, цвета «мокрого асфальта», «лексусе» она въехала в тишину старомосковского переулка и припарковалась на принадлежащей дому № 21 охраняемой стоянке. Жильцы четырехэтажного одноподъездного дома, выкупившие у города землю под стоянку на семьдесят пять лет, всегда были загадкой для Жанет Генриховны. Она благоговела перед тайной этого дома еще со времен юности, когда ее, шестиклассницу, взяла под свое покровительство восьмиклассница Ниличка, ныне выросшая в неподвластную мужскому пониманию и чувству Леонилу Альбертовну…