Около музыки

Дашевская Нина

— Два раза только. Только никому не говори, родители не знают.

— Сама, что ли?! Ну ты вообще!

— Я с Даней ездила, с братом. У меня такой брат… Как лучший друг.

— Слушай, ты такой счастливый чувак, Сенька, — вздохнул Панкратьев. — С виду и не скажешь. А у меня никого нет.

Я в первый раз подумала — а ведь правда. Счастливая. У меня и Данька, и Марек. И виолончель. У других ведь такого нет. У Панкратьева, например. Как вот он живёт!

— А я тут тоже в Москву ездил, — сказал он вдруг.

— Зачем?

— Просто.

Смотреть. Сам ездил, ходил везде…

— А родители тоже не знают?

— Нет. Но если бы спросили — я б сказал.

— Как это? Если бы спросили, не ездил ли ты в Москву?…

— Ну, скажем, мама тогда позвонила бы и спросила — ты где? Сказал бы.

— И что бы тебе было?

— Не знаю, — пожал плечами Панкратьев, — У нас договорённость такая, не врать. Поэтому они стараются не давить на меня, чтобы это не испортить. Я не вру, ну и они мне тоже.

Ничего себе. «И они мне тоже». Я как-то раньше не думала об этом, врут мне родители или нет. Наверное, всё-таки врут. Но не специально, а так, по привычке. Вот он откуда такой, Панкратьев. Значит, всё-таки есть у него с кем поговорить. Надо же, родители… Но им ведь всё равно всего не расскажешь.

— Ты ведь мне тоже хочешь что-то рассказать, да? Ты же не меня хотел слушать, а сам говорить, — догадалась вдруг я.

— Точно, — сказал он. — Но не совсем. Про Марка хорошо, мне очень понравилось. Я люблю слушать вообще. Спасибо, кстати, что рассказала. За это… За доверие.

— Спасибо, что слушал…

Я вдруг испугалась на секунду. Испугалась, что это он сейчас так. А потом раззвонит всем про моего Марека. Страшно как. Нет, не может быть!

— А ты смелая, — сказал он вдруг.

— С чего ты взял?…

— Не боишься, что я расскажу кому?

Он мысли читает, что ли?! Я даже споткнулась. И он меня поддержал. За плечо. И я подумала, что ещё час назад мысль о том, что какой-то Панкратьев до меня дотронется, была бы отвратительной. А так — ничего, нормально. Нет, он никому не скажет. Точно. — Никому не скажу, не бойся, — сказал он. — Это такая штука, доверие. Таким не бросаются.

Мы шли всё дальше. Я вдруг поняла, что совершенно не представляю, где мы вообще есть. Я этой части города не знаю. Баржи какие-то на реке… Как будто в другом, совершенно не знакомом месте.

— А ты раньше школу прогуливал? — спросила я.

— Конечно. А ты первый раз, да?

— Да…

— Поздравляю… Не, ты не думай, я редко. Только если дело какое. Я вообще люблю в школу ходить.

— Чего? — не поняла я. Это так странно звучит. Как «я люблю варёный лук». Есть, наверное, люди, которые любят. Но я не видела.

— Люблю, говорю, в школу ходить. Интересно. Сижу, на людей смотрю… Как там, кто и что.

— А, так мы для тебя вроде зоопарка? — догадалась я.

— Ну да.

— А тебе не кажется… Вот

тебе не кажется, что это может быть обидно?!

— Конечно, обидно. А я и не обещал никого не обижать. К тому же, я не запрещаю никому рассматривать меня. Так что всё честно.

— Вот ты, Панкратьев… Получается, что ты ставишь себя выше всех. Что ты у нас самый умный. А мы все так…

— Ну, не все. Ты, например, ещё ничего. А я действительно самый умный, да. Я так думаю. Ничего в этом такого нет. Вообще в нашем классе нетрудно самым умным быть. Наверное, многие так про себя думают, только не говорят. Да и ты тоже — разве нет?

Вот чёрт. А ведь правда. Я думаю, что я умнее их всех, что все вокруг тормоза и поговорить не с кем. Неужели правда? Каждый думает так?…

— А ведь знаешь, Панкратьев. Я ведь раньше и про тебя думала, что ты совершенный придурок. А ты оказался вот что. А вдруг… А вдруг — и другие так?

— Нет, — уверенно помотал головой Панкратьев. — Они, конечно, может, и думают про себя чего. Но таких, как я — нет. Я такой один на всём свете, это точняк.

Так странно, что он это говорит. Ведь никто так не говорит — я самый умный. Это не принято, нас ведь учили — надо скромным быть, говорить — да что я, да я ничего… А вот Панкратьев говорит, что думает. Думает, что самый умный — и так говорит. Странно. И… И не сказать чтобы мне это не нравится. Ведь он и правда, похоже, умнее всех.

— Слушай, Сень. А вот что — это что?

— Чего? — опять не поняла я.

— Ты сказала сейчас. Думала, что я придурок, а оказалось — «вот что». Что это такое оказалось, а?

— Оказалось, что нет, не придурок, — ответила я. Хватит с него. Хотя… Хотя нет, не хватит. — Оказалось, что с тобой можно поговорить нормально.

Высокие дома кончились. А начались маленькие деревянные домики, дворы. Деревня какая-то, а не город. Собаки из-за заборов орут…

— Сень. Я ведь правда хотел рассказать. Только ты никому, ладно?

— Конечно.

— Это глупо… Конечно, если я тебе говорю — значит, надеюсь, что ты никому не скажешь. А ты… Ты как хочешь. Просто я тебе доверяю. Имей в виду.

Я вдруг испугалась. Что он мне сейчас выдаст какую-то жуткую тайну. Вроде того… Вроде того, что он в кого-то там влюблён. Только бы не в меня. Только бы. Ой. Потащил гулять. Вот я дура. Чёрт… Только не это. Только не Панкратьев. И что мне потом с ним делать?!

— Сенька. Вот ты, ты. Ты вообще хочешь на виолончели играть? Всю жизнь? Ну, работать музыкантом. Хотела бы?

— Не знаю… Я не думала пока, кем работать. А ты?

— Вот. Вот про это хотел как раз. Я… Я, знаешь, хочу кино делать. Режиссёром быть.